Францисканергассе, 1, или чего могло не быть...

 

 

 

 

Татьяна Кайзер

 

 

 

 

Францисканергассе 1,

или чего могло не быть...

 

 

     

Столетья, словно в кисти виноградной:

Расцвет и войны, память, забытье.

Средневековый гений Рименшнайдер

В веках прославил духа мастерство.

Уж в Лету канула его эпоха,

Но на шедеврах след оставил век.

Нетленное наследие Европы

Творил во имя Бога человек!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 1. В ВЮРЦБУРГ

 

Дорога во Франконию – Приезд Тильмана Рименшнейдера

в Вюрцбург – Женитьба на Анне Шмидт

 

Наконец, вещи собраны, размещены в машине, завершающий

хозяйский осмотр, и дверь захлопывается, отпуская хозяина в даль-

нюю дорогу.

Город позади. Автобан разворачивается четко расчерченной лен-

той со своими правилами, распорядком и требованиями. Взгляд

принадлежит дороге, а вот мысли… стремительно как деревья про-

носятся, успевая напомнить и о предвыездных хлопотах, о расста-

вании с родными, о машине уже прошедшей испытание дальней

дорогой на взморье. Раздумывание о предстоящем отпуске пытает-

ся упорядочить перечень запланированных дел. Но перебивается

внезапно радостной мыслью о том месте, где предстоит прожить

целую неделю. Не просто обычная арендованная квартира, в каких

уже немало пожил, а квартира в доме, на месте которого жил не-

когда мой кумир – гениальный средневековый скульптор Тильман

Рименшнейдер.

 

 

В прошлый приезд в Вюрцбург я часто оказывался в этом пере-

улке у дома с вывеской известного горожанам и туристам имени.

Эта вывеска «Винное хозяйство Тильмана» на узорчатом кованом

кронштейне с помещенным на нем гербом Рименшнейдера, при-

надлежала современной гриль-харчевне, привлекая внимание даже

больше, нежели скромная мемориальная доска скульптору на углу

дома. Уже тогда это место меня притягивало, завораживало. А в

этот раз дожидалась квартира, под окнами которой висел этот крон-

штейн. Правда, до этого момента еще пять часов дороги через Бран-

денбургские леса, саксонские равнины, горы Тюрингии, по плоско-

горью верхней Баварии-Франконии. В груди нет-нет, да и появлялся

какой-то трепет, как некогда в молодости перед свиданием. Жизнь

давно уже научила держать себя в руках, а излишнее волнение стало

привычно успокаивать сигаретой. Именно из-за этих перекуров сам

же отодвигал скорое приближение к желанному Вюрцбургу. Хотя

ноги, конечно, тоже следовало разминать, но дело больше было в

затяжке, вполне осознаваемой своей пагубностью.

Работы любимого мастера, знакомые по книгам, изученные до

малейших деталей, которые до самозабвения копировал, чередой

всплывали в памяти.

И вот, наконец, Вюрцбург. Неожиданно перегороженные улицы из-

за проводимого здесь музыкального фестиваля. Попасть в желанный

переулок с односторонним движением невозможно. Пришлось в до-

саде нарезать круги вокруг квартала в надежде хоть каким-то образом

приблизиться к заветному дому номер 1 во Францисканском переулке.

Провидение все же сжалилось, позволив наблюдающему стра-

жу порядка махнуть рукой на нарушение и уступить проезд в за-

крытую зону.

Вот я уже и обладатель ключей от заветной квартиры в доме

своего кумира!

Достал из багажа бережно укутанную голову-бюст знаменито-

го средневекового скульптора собственного исполнения и водрузил

 

его в центре на столе. Потом переместил бюст Мастера на подо-

конник, откуда тот с интересом стал осматривать прежде знакомую

ему улицу и стоящий напротив дом известного архитектора Иоган-

на Бальтазара Неймана, с которым они разминулись в веках, но к

которому тоже приходят поглазеть благодарные потомки.

Устроился в глубоком кресле. Ноги устало ныли, за шесть ча-

сов дороги заметно затекли от напряжения над педалями. Слегка

потемнело в глазах…

Да нет, это приблизились сумерки. Силуэты мебели стали рас-

плывчатыми. Абажур низко висящей над столом, неяркой лампы

отбрасывал большую тень на картины по стенам.

Внизу послышался поначалу показавшийся необычным топот

движущихся с десяток пар ног. Подошел к окну и услышал гром-

кий голос сопровождавшего толпу экскурсантов ночного Вахтера

с большим фонарем и пикой. Несколько человек, повернувшись к

окнам квартиры, увидели бюст Рименшнейдера в окне и привет-

ственно загалдели, помахивая руками. В ответ я тоже помахал им.

Послушал, как Вахтер рассказывает о достопримечательностях

этого древнего средневекового переулка, о месте, где жил извест-

ный почетный гражданин города Вюрцбурга скульптор Тильман

Рименшнейдер.

Через короткое время навалившаяся усталость победила даже

желание выкурить очередную сигарету, помогая удобно пристро-

ить голову к изголовью высокой постели…

............................................................

 

Кажется, многодневное странствие подходило к концу. Минова-

ли нескончаемые леса, с изредка отвоеванными у чащобы пашнями,

редкие крестьянские хозяйства, несколько монастырских подворий.

А впереди под голубым небом, усеянным белыми облаками, откры-

валась завораживающая картина: широкая долина и опоясывающие

ее цепи холмов, с набирающими солнце виноградниками.

 

 

Далеко внизу синяя дуга реки разделяла маленький, словно игру-

шечный город и парящую на высоком холме мощную крепость.

 

Время приближалось к полудню, когда всадник, спустившись

с холма, оказался у открытых ворот города – знакомые вздымаю-

щиеся стены башни, высеченные из камня гербы и расписанные

щиты над воротами. Под гулкими сводами моста несла свои свет-

ло-голубые воды чистая река. Молодого человека обогнала повоз-

ка, сопровождаемая конными рыцарями, насмешливо приветство-

вавшими длинноногого увальня. Крики возничих и ландскнехтов,

шум, толкотня, пробовали соперничать с колокольным звоном.

Тильман направил коня в сторону Рыночной площади, заме-

чая по пути знакомые вывески ремесленных цехов, лавок, апте-

ки. Зазевавшись на раскрашенную фигуру мадонны в нише стены

под мансардой, он едва не столкнулся с каретой, вывернувшей из

переулка. Громко вскрикнула сидящая в ней дама, обеспокоенно

оглядела зеваку и, облегченно вздохнув, слегка улыбнулась. Смею-

щиеся глаза чуть прищурились, но именно так и утаивается прон-

зительный взгляд, способный заглянуть в самую глубину души. От

такой улыбки учащается пульс.

Карета продолжила путь, а молодой человек успел заметить

высокий лоб, испуганные красивые глаза, улыбку нежных губ и

очаровательную ямочку на подбородке.

 

Он проследовал дальше и вскоре оказался на площади, окружен-

ной добротными каменными домами. Многие из них были украшены

рисунками или резьбой, отражая не только достаток хозяев, но и вкус.

Вот и знакомый дом его дяди, где Тильман останавливался лет

пять назад, впервые приехав в Вюрцбург еще юнцом. Дядя тогда

служил нотариусом и финансовым советником у Епископа и мог

принимать заметное участие в судьбе племянника. Ведь он всегда

помогал опальной семье брата: и когда тот был вынужден из-за

участия в политических конфликтах со всей семьей бежать из го-

рода Хайлигенштадт, потеряв все свое имущество, Тильману тогда

 

было пять лет, и даже когда брат осел в Остероде , став владельцем

Монетного двора. И жизнь племянника дядя, конечно же, намере-

вался устроить. Тиль на ту пору уже закончил обучение в Эрфурте,

освоив искусство скульптора в камне и резчика по дереву. Интере-

совали его также и медные гравюры.

В то время Устав гильдии скульпторов требовал, чтобы ученик

работал в различных мастерских и городах, приобретая опыт. По-

тому юноша надеялся дальше продолжить изучать искусство вая-

ния и резьбы во всех районах Швабии и Верхнего Рейна.

 

Теперь после ученичества Тиль намеревался жить в этом краси-

вом епископском городе. Уже первые его скульптуры святых, сде-

ланные в алебастре, доказали мастерство и зрелость. И потому до-

вольно скоро к зиме Тильман Рименшнейдер был принят помощ-

ником живописца в гильдию Святого Луки, которая объединяла

живописцев, скульпторов и стекольных дел мастеров.

7 декабря 1483 года – молодой художник дал клятву подмасте-

рья в Вюрцбурге.

В трудные времена членство в гильдии обеспечивало художни-

кам определенную уверенность, гарантировало продвижение мест-

ных художников и исключало конкуренцию. И вообще гильдия пре-

доставляла возможность открыть мастерскую и набрать учеников,

которые, кстати, не имели права подписывать свои работы, стано-

вившиеся автоматически собственностью учителя. Однако для всту-

пления в гильдию часто требовалось, чтобы художник был гражда-

нином города, имел собственное жилье. А уж чтобы получить статус

мастера, дающий доступ к высоким и доходным должностям в об-

ществе, так от художника требовалось еще и быть женатым.

 

Конечно, пора бы уже было женить племянника, который не то

чтобы бегал от женщин, но за пару лет так и не нашел себе спутницы.

Или, может, это первая любовь к соседской дочери булочника в поки-

нутом отчем краю до сих пор держала запертым его сердце? Ведь чер-

ты ее облика он даже воплотил в своей первой скульптуре Мадонны.

 

Стало быть, нужен брак, который бы принес ему собствен-

ность – заключил дядя. Хотя даже с деньгами и связями, с член-

ством в гильдии нелегко было основать свое дело, открыть соб-

ственную мастерскую. И тут дядя вспомнил о вдове ювелира,

родственнице своего старинного приятеля и доставшейся ей юве-

лирной мастерской.

Тильман при его огромном росте (он всегда был на голову выше

окружающих), проявившемся таланте, успешной работе оставался

достаточно скованным и нерешительным в отношениях с женщи-

нами. Потому всецело отдал себя в руки опекуна. Каково же было

его изумление и охватившая радость, когда они с дядей пришли

на уговор в дом на Францисканергассе и были доброжелательно

встречены вдовой ювелира – белокурой незнакомкой из чуть не

сбившей его кареты в день приезда в Вюрцбург.

 

Анна Шмидт была немного старше его и уже матерью тро-

их сыновей, но это, как оказалось, не помешало десятилетию их

счастливого брака.

Когда Рименшнейдер женился на Анне, родные, друзья, досу-

жие зубоскалы и завистники видели в этом только выгодную сдел-

ку: большой дом на Францисканергассе с мастерской и весомые

привилегии. Став гражданином Вюрцбурга, он мог открыть теперь

собственную мастерскую. Ведь большое состояние жены дало ему

возможность закончить свое обучение, стать мастером и посвятить

себя любимой работе, искусству.

 

А Тильман никому и не говорил, что любовь к этой женщи-

не зародилась сразу, как только увидел ее. Пусть решение за них

принимали их родственники, соблюдая интересы всех – и вдовы,

ее детей, и Гильдии, и самого мастера, для него же это был про-

сто подарок судьбы. Этакий аванс для раскрытия дарованного ему

Творцом таланта. Понадобилось время, чтобы и Анна нашла в нем

желанного супруга.

Его авторитет сразу же стал непререкаемым в мастерской, в

доме, для заказчиков. Но, оставаясь наедине с Анной, он еще дол-

 

го заметно тушевался, умолкал, мечтая скорей упрятать лицо в ее

роскошных волосах. Супруга мудро понимала это и не торопила

со становлением мужчины, просто окружая материнской заботой.

Любимая женщина, друг, помощница, мать. Он обожествлял Анну,

воздвигнув для нее алтарь в своем сердце. А каждый срез резцом

при работе был словно нота в гимне в ее честь. Иногда он даже

пугался своего трепетного к ней отношения, смутно осознавая – к

чему прикипает человек, да еще обожествляя, то непременно заби-

рается, чтобы не нанести вреда его вечной душе.

Однако другое его внешне столь одухотворенное божество – ис-

кусство – тоже требовало к себе внимания, требовало труда и терпе-

ния, энергию, вдохновения, размышления. Оно стремилось погло-

тить его время, забирая внимание для самых ничтожных мелочей,

нуждаясь в крыше над головой, в инструментах, в дереве, в глине,

в красках и золоте.

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Цитадель Мариенберг.

Музей Франконии

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. Цитадель Мариенберг

 

Майнфранконский музей – Муза Анна – Статуи Адама и Евы –

Алтарь Марии Магдалены

 

Солнце уже пролилось на виноградники, рассыпавшиеся по

правому берегу Майна. Хорошо видна повсюду геометрия готики:

пирамиды церковных шпилей, цилиндры башен средневековых

крепостных стен, прямоугольники красных черепичных крыш,

трапеции виноградников по склонам и синусоида реки через весь

город, устремленная на северо-запад.

Старый мост уже облеплен туристами, а статуи епископов и

святых уже давно начали службу – позируют на многочисленных

снимках фото и видео. Ближе к вечеру парапеты моста будут усы-

паны бокалами с вином – главной достопримечательностью этого

винного края.

Дорога уводит круто вверх. Но даже эти улочки и переулки за-

ставлены машинами, умудряющимися парковаться почти как цир-

ковые эквилибристы. Интересно, каково им тут балансировать в

снежное время.

Огромный парк, окольцевавший крепостные стены, крутые

подъемы сдерживают пыл и нетерпение всех спешащих к средне-

вековой цитадели.

Со стесненным сердцем, в предвкушении нового свидания с

Мастером, наконец, вступаю в огромный гулкий холл Майнфран-

конского музея. А дальше уже ноги сами несут мимо ранее виден-

ных экспозиций сразу на второй этаж, туда, где размещены рабо-

ты великого средневекового германского скульптора. Привычные

взгляды смотрителей залов, кажется, слышат гулкое биение серд-

ца, пульсацию в висках. При всех толпах туристов, устремленных

к крепости вюрцбургских епископов, малая толика заглядывает в

музей. Неслучайного посетителя зоркий взгляд смотрителя зала

отмечает сразу. Дав время справиться с нахлынувшими на зрителя

эмоциями, он затем услужливо предлагает свои пояснения. О, на-

 

стоящий поклонник Рименшнейдера сразу виден. И с ним не де-

журные объяснения и пояснения к выставленным экспонатам – тут

сразу диалог и обоюдное удовольствие.

В зале кроме нас еще две дамы: одна присела с наушниками – воз-

можно с путеводителем по залам музея, а другая, видно, поклонни-

ца – замирает у каждой работы, пристально рассматривает детали,

потом снимает на смартфон. Любезного смотрителя с интересом вы-

слушала, поблагодарила, но предпочла рассматривать экспонаты одна.

 

Я остановился перед знакомой деревянной фигурой Богородицы.

Она стояла, нежно и кротко наклонив голову, исполненная смире-

ния и чистоты, но крепко сжатые губы и глаза выражали страда-

ние. Как живо и трогательно изобразил ее мастер.

Шагнул дальше и застыл перед любимой фигурой Мадонны с

необыкновенно скорбным и прекрасным лицом. Я был готов часа-

ми разглядывать этот рот, этот нежный, трогательный поворот шеи

и не мог налюбоваться. Потому что видел этот образ в своих снах,

к нему стремился душой в минуты тоски по утраченным еще в

детстве материнским объятьям. Несколько раз порывался уйти, но

загадочная скульптура снова и снова притягивала к себе. Казалось,

грудь ее дышала, а на виске пульсировала точка под завитком во-

лос. В лице было столько любви, столько сладостного очарования,

что неизбалованное любовью сердце просто замерло.

 

Рождение такого образа – всегда тайна. И только щедро ода-

ренный Создателем человек мог одухотворенными руками, напол-

ненными дивной волшебной силой, чудесным образом проявлять

глубокие переживания и предчувствия в своих творениях. Из де-

рева, из камня фигуры апостолов, мадонн, святых, ангелов, не-

подвижные, недосягаемые, созданные руками и духом скульпто-

ра – они ведь веками были бесконечным утешением, спасением

от отчаяния, указующие пробуждающимся душам путь от муче-

ний, темного, гнетущего страха человеческой жизни к надеждам и

постижению божественного промысла и благодати.

 

 

В этом музее собраны порядка восьми десятков работ скуль-

птора Рименшнейдера. Это немного от количества работ средне-

векового титана, и это немало – для сопереживания потрясающим

глубинным эмоциям в каждом зримом образе.

Создать такое мог только человек большого таланта и возвышен-

ного образа мыслей, в душе которого было много света и любви.

Скульптуры Божьей Матери, святых, Мадонны – их тут много

разных, но одухотворенных единой любовью Мастера. Возвышен-

ные и таинственные они хранили загадку: как удалось скульптору

это соединение плоти и чистой духовности. Воистину они настра-

ивают на созерцание, призывают к неспешным размышлениям о

глубинных вопросах жизни.

Стиль Рименшнейдера, окрашенный грустной мечтательностью,

умиротворяющий, лишенный экзальтации, как считают, не стал

определяющим в немецком искусстве. Только разве можно пред-

ставить художественный спектр средневековья без его шедевров?

Это его работы знаменовали переход от поздней готики к эпохе

Возрождения. Именно он проявил принципиально новое отноше-

ние к пластике, не нуждающееся в поддержке живописи.

 

.....................................................

 

Тильман любил вставать очень рано, когда сумерки еще только

собирались уступить место рассвету. Осторожно, чтобы не потре-

вожить спящую жену и дать ей чуть больше необходимого отдыха,

он надел башмаки и платье, прикрыл дверь. После вчерашнего ви-

зита врача Анне стало получше, даже разрешила дочери ненадолго

примоститься рядом с ней. И уже сквозь сон он слышал их ше-

пот – дочь делилась своими тайнами и просила разрешения наза-

втра полистать поваренные книги, которые Анна бережно хранила

в подаренном Тильманом резном сундучке, обрамленном вино-

градным орнаментом и вязью ее инициалов. По этим книгам Анна

обучалась грамоте еще в девичестве. Автором «Книги о хорошей

пище» считался нотариус епископа Вюрцбургского, Михаэль де

 

Леон, а «Алеманская книжечка о хорошей пище» была мастера

Ганзена, вюртембергского повара.

 

Рименшнейдер прошел через комнату старших сыновей Анны от

первого брака. Давно позабылось, как настороженно приняли они,

после смерти отца растерянные и замкнутые, этого голубоглазого

добродушного великана, казалось сразу занявшего все место в их

доме. Он любил этих ребят, относясь к ним временами, может быть,

излишне строже в учении, так как видел, насколько они были спо-

собные. Ведь кто не был прилежным учеником, тот не может в ре-

месле стать подмастерьем и мастером. И он научил их мастерству

обращения с деревом, гипсом, красками, лаком и листовым золотом.

Они сломали не одну пару резцов и испортили немало заготовок, к

чему мастер относился с пониманием. Наряду с другими учениками

пасынки выполняли всю подсобную работу. Сейчас они досматри-

вали еще свои сны, а потом жизнь научит просыпаться так же рано.

 

Тильман задержался в большой зале, попробовал в окно раз-

глядеть в предрассветных сумерках соседние дома. Доставшийся

за Анной этот добротный богатый дом выделялся на их улице тем,

что был до второго этажа кирпичным, а выше уже пол, стены и

потолок были из дерева твердых пород, где и располагались сое-

диненные друг с другом супружеская и детские спальни, гардероб-

ные, лоджии и кладовые. Каморки подмастерьев и слуг находи-

лись этажом выше, в мансарде под чердаками.

Очень скоро новый хозяин перестроил прежнюю ювелирную ма-

стерскую. В одной части устроил для себя «студиоло», комнату, пред-

назначенную для уединения и работы, а другую – расширил вглубь

двора пристройкой с отдельным входом, где разместилась собственно

мастерская с рабочими местами для учеников и подмастерьев. Пери-

ла для лестницы заменил, украсив их вырезанными из орехово-

го дерева головками ангелов и всю переднюю заполнил своими

работами, как и внутренний дворик. Даже деревянные балки и кар-

кас дома покрыли красочные орнаменты.

 

 

Когда позже вошли в моду гобелены, мастер тут же декори-

ровал ими стены, чтобы любимая Анна и дети меньше просту-

жались, потому что, не смотря на установленные в комнатах жа-

ровни, облицованные фаянсовыми плитами, все же не доставало

тепла.

Благодаря домашнему резчику в доме заметно прибавилось ме-

бели. Сундуки для хранения вещей тогда уже догадались ставить

вертикально – так появились шкафы, а потом и прообразы посуд-

ных шкафов. Мебель по тем временам была предметом гордости

для хозяев, ее расписывали, украшали резьбой или инкрустациями

из дерева, серебра или слоновой кости.

 

Тильман, прихватив масляный светильник, спустился вниз на

кухню. Обтерев лицо и руки мокрым полотенцем, выпил кружку

разбавленного водой вина и вышел во внутренний двор, значи-

тельная часть которого была загромождена стволами древесины,

глыбами известняка, мрамора.

У Рименшнейдера была уже большая мастерская, где кроме

резчиков по дереву работали также и каменотесы. Надо сказать,

что подобная ситуация была невозможна в других городах, где

раздельно существовали цеха резчиков и скульпторов. Здесь же

скульпторы входили в одну гильдию с деревообработчиками и ка-

менотесами.

В Вюрцбурге мастер сделал себе имя, и конкуренции для него

практически не было. Основные скульптурные работы он уже вы-

полнял не только в городе, но и за его пределами, в районе реки Та-

убер и вплоть до Бамберга. Это стало приносить солидные доходы

и признание его творческой зрелости.

Скульптор гордился своей мастерской, порядком, в котором

пребывали рабочие места, многочисленные кривые и прямые рез-

цы, долота, шпунты, скарпели, троянки и скребки, необходимые

для обработки дерева и камня. Увеличившееся количество учени-

ков и подмастерьев никак не изменило заведенных правил: всему

было свое место, и каждый был в поле зрения мастера. Кто его

 

знал давно, заметили появившуюся жесткость, излишнюю требо-

вательность, порой категоричность и неуступчивость, раздражав-

ших поставщиков и заказчиков. Человеку большого таланта и от-

личающегося возвышенным образом мыслей вполне грозило легко

попасть в изощренные лапы гордыни и самодовольства, но вну-

тренний ориентир на присутствие во всем божественной десницы

удерживал от тщеславия, бескомпромиссности.

 

Тильман зашел в мастерскую, зажег от принесенной лампы

большой светильник, подвешенный на цепях к потолку. Повсюду

стояли и лежали незаконченные работы в камне, в дереве, разно-

образные капители и консоли вместе с фрагментами орнаментов.

Инструменты, развешанные по стенам и разложенные по ящикам,

делили место с набросанными на листы бумаги эскизами и рисун-

ками, мерками.

Ученики еще не пришли, и подмастерья-каменотесы еще не по-

кинули свои каморки в мансардах.

Придирчиво осматривая, как продвигается работа у каменоте-

сов, мастер потрогал заготовки для резьбы, сделанные учениками,

и прошел к своему месту. Эти предрассветные часы были особым

временем священнодействия. Именно тогда от его душевного тре-

пета непостижимым таинственным образом возникали лучшие из

созданных его руками скульптур.

Аккуратно прикрытая материей, стояла исполненная деревянная

фигура Богородицы с младенцем. А рядом, почти закончен-

ная, стояла другая Мадонна, нежно и кротко наклонив голову.

Крепко сжатые губы и глаза выражали готовность принять свою

судьбу, а высокий чистый лоб, трогательно обрамляли пряди

длинных волос. Плащ пока только с намеченными складками

ниспадал с ее хрупких плеч. Она была так трогательна, так пре-

красна, вызывала такое благоговение и душевный трепет, что

мастер и представить не мог, как выпустит ее из своих рук, от-

даст заказчику. Стружка завитками падала к ногам, забивалась в

башмаки. И в дереве все четче проявлялся лик Мадонны со зна-

 

комыми такими любимыми чертами с притягательной ямочкой

на подбородке. Скульптура так много говорила его сердцу и так

влекла к себе.

 

Еще в начале их брака, он набросал портрет Анны Шмидт,

и с тех пор он так и висит здесь на стене у окна, находя отра-

жение в скульптурах Мадонн, святых мучениц, возникающих из

алебастра, из дерева, из камня. И чего удивляться, что посланник

епископа даже упрекнул его: «Все Богоматери похожи на вашу

жену Анну!» – так его шокировал слишком светский вид Ма-

донны, преувеличенно и правдоподобно исполненный в деталях.

Однако запечатленные образы скорбящей Божьей Матери всякий

раз были полны такой выразительной силы и совершенства, что

просто тянуло преклонить колена перед ней и молить ее о заступ-

ничестве.

Сколько бы ни создавал он женских фигур, ему не нужно было

делать отдельные эскизы, чтобы отслеживать детали. И черты лица,

и пряди волос, изгиб шеи, груди, бедра – все было запечатлено в

памяти. Руки помнили любые детали, мелочи. Они с трепетной,

чуткой нежностью, вожделенно и кротко, уверенно и со знанием

дела словно ласкали зрячими нежными прикосновениями – будь то

дерево, камень или Анна.

Как же он был благодарен ей за присутствие в его жизни. Ее

хозяйственность, понимание, мудрое молчание, восхищение де-

лали их союз крепким, а быт устроенным и наполненным радо-

стью. Она вдохновляла его, став желанной и любимой музой. Их

счастливый брак послужил его творческому созреванию, полному

раскрытию его таланта, сделал его человеком, владеющим знаме-

нитой мастерской и получающим от городов и монастырей самые

почетные заказы. Как она гордилась, что любимого супруга высо-

ко ценили в гильдии, что он стал уважаемым гражданином города.

Правда новые преимущества принуждали мириться и с недостат-

ками. При огромном спросе на его работы, заваленный заказами,

частыми разъездами, он меньше бывал с ней.

 

 

Тильман еще не успел поделиться с Анной новостью об одном

почетном заказе от городского совета Вюрцбурга – изваять статуи

Адама и Евы для южного портала капеллы Марии взамен старых.

Последние месяцы принесли тревоги, увеличили заботы. Уже

долгое время жена никак не могла вырваться из цепких лап хворей.

И у фигур его все больше удавались скорбные черты. Он так хотел,

как только ей станет лучше, привести ее сюда к себе и показать

наброски фигуры задуманной Евы. У него вдруг тоскливо сжалось

сердце. Анна должна знать, какою он ее видел. Правда, одну фи-

гуру деревянную он уже показывал ей – Магдалену.

 

Год назад Муниципалитет Мюннерштадта заказал запрестоль-

ный образ для алтаря Святой Марии Магдалены, Алтарь был заду-

ман как большой складень. В центре – «Воспарение Магдалины»,

а на боковых створках – сцены из ее жизни. В центральной части

алтаря изображена поддерживаемая ангелами парящая в воздухе

Мария Магдалина. После вознесения Христа Магдалина каялась

и предавалась молитвам, и ей казалось, что во время молитвы она

воспаряет, подхваченная ангелами.

Это был первый опыт работы с обнаженной фигурой женщи-

ны, пока что укрытой завитками волос, по легенде выросших чу-

дом на ее теле. В народе об этом существовало множество легенд

и по одной из них, раскаявшаяся Мария ушла в пустыню и жила

там. Со временем одежда истлела и спала с нее. И тогда, чтобы

ни кто не видел ее обнаженной, чудесным образом выросли воло-

сы, которые покрыли ее всю, как одежда. И ангелы, подняв ее на

руки, носили над землей. Рименшнейдер не стал повторять трак-

товку многих художников и скульпторов, изображавших Магдале-

ну с отросшими до пят волосами. Он захотел показать пластику

ее тела – покатые плечи, плавные очертания женственных форм, в

фигуре Магдалены запечатлеть его Анну.

Это были ее струящиеся локоны волос, миловидное овальное

лицо с маленьким ртом и пленительной ямочкой на подбородке.

А это выражение сосредоточенности на лице он наблюдал во вре-

 

мя ее занятия вышивкой. Или печали – появившееся в последнее

время, когда только и могла, что покоиться в его объятьях, понимая,

что не в силах отвечать как некогда на страстное желание супруга.

Это его Анна – образ многих его мадонн, но уже в образе про-

будившейся женщины с чертами чувственности и страдания – не

девственницы, а Магдалены.

 

Тильман в который раз замер над фигурой. Он хорошо знал

свою слабость – тщательные подробности, будь то обычная мелкая

пластика или большие статуи. Только легкий S-образный изгиб фи-

гуры напоминал привычные формы изображений фигур мадонн.

Лучший изгиб на теле женщины все же была ее улыбка.

Мастер снова взглянул на набросок портрета Анны, висящий

тут многие годы, подошел к стене и быстрыми, размашистыми

линиями набросал сангиной фигуру Евы в натуральную величи-

ну. Фигура пока несовершенна – лишь в воображении оставались

скольжение плеч, потайные ложбинки, намек на пупок, венчаю-

щий скат к лону, упругие бедра, трепетные груди.

Потом он нарисовал Адама. Тот обликом напомнил старшего

сына Анны, а вот фигура, пожалуй, самого мастера. Рименшней-

дер еще не знал, что в городском совете посвятят целое заседание

такому решающему вопросу, как изображать Адама с бородой или

без, вместо решения городских хозяйственных вопросов. Кто мог

сказать, что более значимо.

Тильман сел в кресло и крепко задумался. Как и всякий художник

на ту пору, он был крепко связан традициями готического искусства,

характерными динамикой и изломанностью линий, создающих на-

пряженную пластическую форму. Как же изваять в натуральную ве-

личину обнаженные фигуры? Интересно, что взялся за изображение

обнаженного женского тела. Для заальпийских мастеров это было

довольно трудное, точнее сказать, непривычное дело. Это в Италии

было множество античных скульптур, которые служили примером

при изображении обнаженного тела, и итальянским скульпторам

повезло учиться на них, а к северу от Альп такой традиции не было.

 

 

Мастер не знал античных памятников, которые могли бы нау-

чить его передаче обнаженного тела. Он видел только готические

статуи Адама и Евы в соборе Бамберга. Но когда заработала твор-

ческая мысль, уже ничто не могло остановить ее полет. Он решил

сделать акцент на головы статуй. Они должны быть главными. Они

уже виделись ему спокойными и сдержанными без каких бы то ни

было глубоких переживаний. Они должны быть чисты и целому-

дренны притом, что венчать должны обнаженные фигуры.

Мог ли он предполагать, что эти фигуры однозначно сделают

его мастером работы в камне. И это повлечет за собой много дру-

гих почетных предложений – алтари, надгробья, скульптуры, пред-

назначенные для порталов храмов.

Однако куда бы ни уводили раздумья, Тильман все равно воз-

вращался к мыслям об Анне.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Музей Франконии.

Скульптура

Т.Рименшнейдера

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ротенбург-над-Таубером.

Алтарь Святой Крови

 

 

 

 

 

Глава 3. Ротенбург-над-Таубером

 

Средневековый город-сказка – Церковь Святого Иакова –

Алтарь Святой Крови – Детванг – Ночной визит Файта Штосса –

История Штосса – Алтарь Распятия –

Рассказ Штосса об Алтаре Марии в Кракове – Рассказ о Дюрере

 

Признак осени – туман еще позволял в переулке видеть сосед-

ние дома, но выехав на автобан, попал, словно в молоко. Необычное

ощущение от езды со скоростью в сто километров в сплошном ту-

мане. Лента дороги просматривалась едва на пару десятков метров,

указатели возникали неожиданно и так же стремительно исчезали,

не позволяя правильно прочитать незнакомые названия. Встречные

машины по другой стороне автобана, как и обогнавшие, угадыва-

лись молниеносно лишь по ярким фарам и габаритным огням.

Это только на обратном пути уже к вечеру я увидел перелески,

холмы, реки и озера, ласкающую взгляд обворожительную Франко-

нию. А пока оставалось дожидаться, либо туман поднимется – и ста-

нет пасмурным днем, либо уляжется, смирится под яркими солнеч-

ными лучами, открыв необыкновенную лазурь франконского неба.

Со стороны автобана не отследить, когда подъезжаешь к этому

воистину необыкновенному романтичному Ротенбургу -над-Тау-

бером , пока не окажешься у мощной крепостной стены 14 века с

множеством ворот, бастионов и сторожевых башен. Это преддве-

рие в сказочный город – самый чудесный из городов вдоль попу-

лярнейшего туристического объекта Германии – Романтической

дороги. Шагнув туда, легко представить сокрытые многими сотня-

ми веков времена. И тут обнаруживается, что этот вольный импер-

ский город действительно стоит высоко над долиной реки Таубер.

Место для него было выбрано неслучайно – под высоким хол-

мом в излучине реки Таубер уже столетие стояла церковь святого

Петра, построенная в десятом веке франконскими дворянами Рай-

нгерами с согласия епископа Вюрцбурга. К церкви прилепилась

небольшая деревушка Детванг. Позже из соображений обороны и

 

контроля за своими владениями тогдашние владельцы Комбурги

построили графскую резиденцию Ротинбуре на горном выступе

над рекой Таубер А уже несколько десятилетий спустя на этом ме-

сте обосновался императорский Замок Ротенбург, позже получив-

ший статус города. Его окружили крепостной стеной и столетие

спустя Ротенбург-над -Таубером стал независимым имперским го-

родом. Дальнейшими застройками он уже тогда стал выходить за

пределы городских стен, и потому приступили к созданию новых

оборонительных сооружений, увеличив площадь города в три раза.

Междоусобные распри, землетрясение 1356 года, почти полно-

стью разрушившее обе линии крепостных стен, крестьянское вос-

стание, уния, 30-летняя война и эпидемии – все мешало процвета-

нию города, оставляло следы за прошедшие девять веков.

В анналы Ротенбурга вошла одна яркая легенда о спасении го-

рода от разрушения вражескими войсками. Сделал это бургомистр

Георг Нуш, выполнивший их чудовищное условие – залпом вы-

пить 3,5 литра вина. И уже много лет благодарными потомками

обыгрывается сюжет того «Мастерского глотка» на театрализован-

ных праздниках города летом (на Троицу) и в ноябре.

Эту знаменитую сценку можно видеть и на двигающихся часах

на здании Ратуши.

Со второй половины 17 века, когда последние войска покину-

ли город, с сократившимся вдвое населением, Ротенбург перестал

играть сколько-нибудь значительную роль, превратившись в неболь-

шой провинциальный городок, развитие которого остановилось на

века. Это и сохранило облик старофранконского средневекового го-

рода неизменным на протяжении уже нескольких столетий.

 

Налюбовавшись с крепостной стены на очаровательные, слов-

но игрушечные, домики в цветах и готические церкви, я погулял

по узким мощеным улочкам. Здесь сохранился подлинный сред-

невековый колорит – фахверковые здания под красными черепич-

ными крышами украшены росписями, коваными решетками и

оградами. А витиеватые вывески магазинов, ресторанов, гостиниц

 

выполнены так, словно из тех далеких времен. Атмосфера города

полностью пропитана стариной. Нет больших магазинов, реклам-

ных щитов и современных вывесок отелей, кафе, магазинов, теле-

фонных будок, автоматов по продаже сигарет и напитков, и прочих

атрибутов современного города, кроме … автомобилей. Они снис-

ходительно терпят условия сказки внутри крепостных стен.

 

Еще в начале 1900-ых годов были приняты законы, запрещающие

жителям города производить какие-либо изменения в архитектуре их

домов. И жители с пониманием относятся к такому запрету, тем са-

мым сохраняя исторический облик города, и трепетно берегут его и

свои традиции. Как и в Вюрцбурге, здесь ежедневно к вечеру появля-

ется ночной сторож в черном одеянии, со светильником и алебардой

в руке, который совершает свой обход, рассказывая при этом мно-

гочисленным зевакам различные городские истории. Правда долж-

ность городского сторожа была упразднена властями Ротенбурга еще

в 1920 г., но радуют гостей города этим зрелищем и поныне.

Заманчивый чарующий стариной город щедро дарит ощуще-

ние сказки. И потому именно здесь необычный и красивый музей

Рождества, где волшебный праздник детства длится круглый год.

Недаром Ротенбург называют городом вечного Рождества. Однако

и в тех для нас сказочных временах были свои страшилки. На со-

седней улочке Криминальный музей средних веков, самый значи-

тельный правоведческий музей Германии знакомит со всем разно-

образием средневековых пыток и публичных наказаний.

 

От самой известной площади города Пленляйн я направился

по улице с живописными фахверковыми домами к городской Ра-

туше на Рыночной площади. Потом по знакомому переулку мимо

увитых виноградными лозами стен, оставляющими только входы

в дома прямо с мощеной камнями улочки, вышел к великолепной

громаде храма Святого Иакова со стрельчатыми окнами, украшен-

ными витражами и ажурными шпилями высоких башен, декориро-

ванными каменной пластикой.

 

Хотя заказчиком этого колоссального строительства был Гер-

манский рыцарский орден, все же летопись свидетельствует и о

больших пожертвованиях горожан и жителей округи.

 

При входе в храм не сразу ощутимо воздействие готической ар-

хитектуры. Отвлекают информационные стойки и те, где представ-

лены самые привлекательные для туристов сувениры, – фигурки

святых, распятия, ангелочки, свечи. Привычно ищу среди букле-

тов, фотографий и книг новинки, каких не было четыре года назад.

Только минуя приветливых кассиров-смотрителей, оказываешься

один на один с храмом. И тут взгляд невольно поднимается вверх

вдоль высоких вертикальных колонн, разделяющих нефы. Почему

говорят – дух захватывает? Нет, он воспаряет, это дыхание пере-

хватывает. Не в первый раз здесь, но ощущения повторяются.

Сразу отправился по левой лестнице наверх. Попробовал уме-

рить возникшее сердцебиение и вошел под своды залитого солн-

цем зала. Это место было освобождено от предыдущего органа,

стоявшего на протяжении четырех веков в центре эмпоры, для

главной ценности храма – алтаря Святой Крови. А новый орган

на верхних хорах был освящен около сорока лет назад. Он очень

высоко оценивается специалистами всего мира из-за его необык-

новенно объемного звучания, дарящего истинное наслаждение.

 

Величественный алтарь на фоне 17-метровых стрельчатых ви-

тражей поражал воображение. Чтобы перевести дух и для медита-

ционного созерцания, вся сторона напротив алтаря перед органом

предусмотрительно заполнена рядами стульев.

Я сел в кресло первого ряда и погрузился в любование, которо-

му не были помехой ни снующие вокруг алтаря японцы-туристы,

обвешанные фототехникой, ни группа пожилых людей, для кото-

рых, видимо, учитывая их возраст, гид очень громко рассказывал

историю создания этого знаменитого шедевра.

– Этот алтарь средневекового гениального мастера Рименшней-

дера предназначен быть достойным обрамлением святой реликвии,

 

которая должна напоминать о пролитых во время тайной вечери из

чаши каплях вина, превратившихся в кровь Христа. По преданию в

эпоху Крестовых походов сюда из Иерусалима была привезена ка-

пля крови Христа в капсуле из горного хрусталя. Взгляните на двух

ангелов в верхней части этого грандиозного девятиметрового соо-

ружения. Они держат золоченый крест, изготовленный около 1270

года, куда и вмонтирована эта капсула. Этот алтарь изготавливали

с 1499 по 1505 год в мастерских ротенбургского столяра Эрхарда

Гаршнера и вюрцбургского скульптора Тильмана Рименшнейдера,

создавшего все скульптурные фигуры и рельефы. Заказчиком был

Городской совет Ротенбурга, стремящийся придать почитавшейся

в средние века реликвии достойное обрамление. В центральной

части алтаря скульптор изобразил драматический сюжет послед-

ней трапезы Христа и его учеников – Тайную вечерю.

 

Кажется, знаю уже эту работу Мастера наизусть. Так хорошо

изучил ее по многочисленным книжным иллюстрациям, что, по-

жалуй, с закрытыми глазами на ощупь могу назвать любого пер-

сонажа. Пальцами можно почувствовать в каждой фигуре удиви-

тельно правдиво переданные характеры, оттенки чувств – тревога,

замешательство и беспомощность, отразившиеся на лицах апосто-

лов, ошеломленных невероятной вестью о том, что один из них

предаст Учителя.

Осязаемы прекрасное и одухотворенное лицо Иисуса и даже

безмятежность любимого ученика спящего Иоанна, склонившего

голову на грудь своего Учителя.

Поразительно проявленный талант гениального мастера.

 

– Вы уже обратили внимание на композиционное решение? –

продолжал вдохновенно экскурсовод. – Взгляните, как совершен-

но неожиданным образом расставлены участники вечери. В центре

стоит не Иисус, а предатель Иуда. Господь же подает ему кусок

хлеба со словами: «Один из вас предаст меня». Это нравственное

противостояние Христа и неверного ученика.

 

 

Как по мне, так я ближе к мысли, что здесь гениальный мастер

передал оспариваемую богословскую идею о выборе Иисусом Хри-

стом для исполнения своей миссии Спасителя ученика Иуду. Как по

тем временам можно было такое предположить? Ведь только почти

полвека как стало известно о найденной в Египте древней коптской

рукописи Евангелие Иуды. И там речь о том, что один лишь Иуда

целиком и полностью понял замысел Христа, и именно потому он

согласился сыграть в нем важную роль, отказавшись от всего – сла-

вы в веках, признания и самой жизни. Хотя некоторыми увиделось

и другое толкование: Иисус, заранее зная о намерении Искариота

предать его, пытался указать охваченному гордыней ученику, что

тот встал на ложный путь. Конечно же, такое отличие трактовки от

канонических евангелий не могло не вызвать протест у Церкви.

 

Группа слушателей рассыпалась вокруг алтаря. Желание по-

лучше рассмотреть давно подменено желанием сделать фотосес-

сию смартфонами, камерами и планшетами. Некоторые обходят

его кругом, кто-то даже вступил на коврик для коленопреклонения,

а иные, ничуть не смущаясь, делали селфи на фоне Алтаря.

– А еще одним новшеством алтаря, – пытаясь как-то привлечь

внимание группы, излишне громко провозгласил экскурсовод, –

явились прорези в задней стенке короба алтаря, изображающие

окна, сквозь которые льется свет. Никогда прежде так активно не

использовался свет в построении изображения. Взгляните еще

на эти орнаментальные балдахины над Тайной вечерей. Причуд-

ливо переплетенные ветви терновника вызывают в памяти тер-

новый венец Спасителя. Есть ли вопросы? Или пройдем теперь

вниз к еще одной работе, приписываемой знаменитому Рименш-

нейдеру, Алтарю Людовика Тулузского с одной единственной

расписанной красками скульптурой св. Людовика, а так же к Ал-

тарю Девы Марии, исполненному одним из учеников этого гени-

ального мастера.

Почти все сразу же стали спускаться по лестнице. Только пожи-

лая пара тактично приглушенными голосами задержала гида рас-

 

спросами о рельефах алтаря, а тот, обрадованный их интересом,

охотно стал объяснять.

– Резная композиция полностью выполнена из липового дерева

и первоначально была обработана только яичным белком, который

применяли для получения необходимого оттенка. Сейчас этот шедевр

нуждается в реставрации, так как черви сильно проели его. Говорят,

сейчас в нем не более пятидесяти процентов древесины, а образую-

щиеся из-за червей пустоты залиты смолообразным раствором.

 

Наконец, и я смог приблизиться к Алтарю. Яркое солнце ла-

скало витражи, создавая нарядное обрамление гениальному тво-

рению. Наверняка сам мастер любовался игрой солнечных бликов

на своем шедевре, впечатленный результатом исполнения гран-

диозного замысла. А как же алтарь, должно быть, поражал во-

ображение его современников! Это был мощный маяк для душ,

пытающихся понять, по сути, простые божественные законы и

выбрать путь следования им. Долго наслаждался я творением да-

ровитых рук мастера, внимательно разглядывая всю композицию

алтаря, его боковые створки со сценами «Въезда Христа в Иеру-

салим», на которых он окружен толпами восторженно встречаю-

щих его людей, и «Моления о чаше». Дома по многу раз рассма-

тривал в деталях фотографии алтаря в художественных альбомах.

Особенно сюжет «Моления о чаше», так как начал делать копию

именно этой сцены, где Христос остался один на один с изве-

стием о предстоящем ему испытании. Интересно, почему сейчас

вдруг пришел к этому сюжету. Ведь копировал уже и многие дру-

гие работы мастера.

 

Потом спустился вниз, и взгляд устремился поверх голов все

той же знакомой группы экскурсантов к изящным восточным хо-

рам с высокими разноцветными окнами-витражами. Там за фигу-

рами Святого Петра и Святого Михаила стоит отличающийся нео-

быкновенным богатством красок алтарь Двенадцати Апостолов 15

века, работы Фридриха Герлина.

 

Вообще в этой церкви сохранено уникальное многообразие про-

изведений искусства: это еще и Шперлинская часовня Топплера,

скульптура Св. Иакова, алтарь Девы Марии, Алтарь Людовика

Тулузского, искусно высеченные из камня Бог Отец, распятый

Христос, Дева Мария, Иоанн Креститель и Иоанн Евангелист.

Все это создано на средства, собранные от пожертвований на бла-

го церкви.

Поскольку Ротенбург является побратимом какого-то города в

Танзании, тут в церкви Святого Иакова помещены также подарки

от африканцев – распятия и другие христианские реликвии, а так-

же изделия народных промыслов.

Прощальный осмотр храма. До следующего раза. И я вышел

под теплое сентябрьское солнце, направляясь к парковке за ворота-

ми этого сказочного города.

 

Какой подарок для души – просто оказаться здесь. Разглядывать

дома, пройти к крепостному рву, постоять у фонтана или колодца,

которых, к слову сказать, в городе очень много. Причем по виду

и не предположить, что есть такие, которые вмещают до 100.000

литров запаса воды. Вода в них подавалась из долины. Вообще для

снабжения города водой во время осад в 12 веке была разработана

и построена целая система водопроводных труб, которые уходили

далеко за пределы города к источникам.

Где-то тут неподалеку была мастерская столяра Эрхарда Гарш-

нера, где Рименшнейдер несколько лет работал над алтарем. Мо-

жет, какие камни мостовых запомнили след его башмаков? Или

харчевни, возможно, до сих пор хранят след голографически запе-

чатленного образа? На миг зажмурившись, представил знакомую

фигуру, склоненную над бокалом вина. Быть может, мастер заду-

мался о работе, или просто устал от долгого отсутствия далеко от

родного Вюрцбурга, семьи, любимой Анны.

 

За крепостными стенами увидел речку меж ивовыми ветвями,

крутой бок речной пасторальной долины. Однако всю средневеко-

 

вую коллизию разрушил большой экскурсионный автобус, которо-

му приходилось неуклюже вписываться в серпантин узкой дороги.

Здесь проходила замечательная известнейшая далеко за пределами

страны Романтичная дорога в 243 км, начинавшаяся от Вюрцбурга

и до альпийского замка Нойшванштайна. Дорога была такой изви-

листой, что трудно было представить, как лавировали на ней гро-

моздкие туристические автобусы.

 

Что же, пора двигаться дальше вслед за автобусом. Впереди ждет

Детванг – маленький городок с приходской церковью, собственно, с

которого и начался Ротенбург, выросший на противоположном бе-

регу реки Таубер. Уже съезжая по крутому и извилистому спуску в

речную долину, далеко внизу у моста, оглянувшись назад, увидел

выделяющийся на фоне неба, парящий над рекой неповторимый си-

луэт когда-то имперского вольного города Ротенбурга, остающегося

неизменным на протяжении уже нескольких столетий и притягива-

ющего ежегодно более двух миллионов гостей.

 

В Детванге в кладбищенской церкви ждало новое открытие – еще

одна работа Рименшнейдера – алтарь Распятия. Еще один шедевр.

Собственно, первоначально алтарь был выполнен для монастыря

доминиканских монахинь в Ротенбурге. Его размеры слишком вели-

ки для маленькой кладбищенской церкви. Заметно как он укорочен

по ширине и попросту сжат, чтобы смог поместиться в хоре башни.

Но это уже случилось через два десятка лет после смерти гениаль-

ного Мастера.

...................................................................

 

В один из летних дней в поздних сумерках, когда подмастерья,

приготовив заготовки на завтрашний день, расчищали мастерскую

от древесной пыли, на пороге появился непрошеный посетитель.

Выбил пыль из платья и башмаков и с любопытством огляделся.

Слуга поднял факел, чтобы осветить гостя, но тот споро перехва-

 

тил его из рук и вставил в железное кольцо на стене у двери. Рос-

лый бородатый человек лет сорока-пятидесяти в рабочем фартуке

двинулся к нему навстречу, взглянул на незнакомца прищуренны-

ми светло-зелеными глазами и, вопросительно выжидая, что ска-

жет пришедший, знаком отпустил работников.

– Grüß Gott! Почтенный мастер Рименшнейдер! – обнажил го-

лову незнакомец. – Позвольте представиться, Файт Штосс.

– Grüß Gott! – Тильман напрягся, настолько неожиданным было

появление этого человека с удивительной, даже скандальной ре-

путацией. К тому же месяцем раньше до него дошло известие из

Мюннерштадта, что там его Алтарь святой Магдалены, сделанный

им лет десять назад для приходской церкви, задумали раскрасить,

поручив это известному художнику-резчику Штоссу из Нюрнбер-

га, автору знаменитого Краковского Алтаря Марии. Рименшней-

дер выполнил алтарь без раскраски. Заказчики, как оказалось,

были не вполне удовлетворены, так и не сумев по достоинству

оценить его работу. Он вообще не был сторонником раскрашивать

свои произведения. Резал он из липы, ему нравился цвет дерева,

поэтому он лишь натирал дерево раствором, содержащим воск,

тем самым придавая золотистый оттенок, и тонировал красками

глаза и губы. Алтарь представлял собой большой складень. В цен-

тре – «Воспарение Магдалины», а на боковых створках – сцены из

ее жизни. Вот заказчики и предложили Штоссу расписать створ-

ки и покрыть позолотой этот алтарь. А так как на ту пору работу

художника, раскрашивающего фигуры, ценили выше, чем работу

резчика, то Штосс и получил за свою работу значительно больше

Рименшнейдера.

 

– Мастер Рименшнейдер, я не хотел бы иметь вас врагом, даже

если своей работой обидел вас, – торопливо продолжил визитер. –

Когда увидел вашу работу, понял все величие вашего мастерства,

как и глупость идеи тех, кто меня пригласил. Возможно, знай это

раньше, ни за что бы не согласился расписывать ваш алтарь. Но от-

казаться я уже не мог. Сложились такие обстоятельства, что я вы-

 

нужден был спешно покинуть Нюрнберг, и укрылся у своего зятя

в Мюннерштадте. Необходимы были средства, вот я и согласился.

Он нервно провел руками по бородатым щекам, тотчас болез-

ненно скривившись от прикосновения.

Тильман молча указал гостю на лавку у стола. Аккуратно сдви-

нул кипу набросков, рисунков и достал из ниши бутылку вина и

бокалы. Также молча налил гостю и себе.

– Prost! Почтенный мастер Рименшнейдер!

– Prost! Мастер Штосс!

– Хочу сказать – потрясен вашей работой. Ваша Магдалена –

невероятное творение, в каждом завитке ее волос столько вложено

чувства. Рождение такого образа – всегда тайна. Рад, что есть та,

которая могла вас вдохновить на это, ваша Муза.

Тут Штосс увидел, как изменилось лицо Тильмана.

– Той моей Анны больше нет.

– Прошу прощения, мастер! Вы подарили ей вечность! – после па-

узы продолжил. – Еще хочу сказать, как удивительны фигуры и лица

евангелистов в основании алтаря. У Евангелиста Иоанна такое груст-

ное и возвышенное выражение лица, Марк задумчив, степенный Мат-

фей, сосредоточенный Лука. Пришлось постараться, чтобы сделать

роспись алтаря на должном уровне. Для оборотных сторон створок,

для четырех картин я выбрал темы из легенды о франконских святых

Килиане, Колонате и Тотнане. Возможно, вы одобрили бы.

Тильман не перебивал многословного гостя.

– Ваша концепция монохромии мне самому интересна, мастер

Рименшнейдер. Вы просто отменно придаете поверхности дере-

ва матовый блеск. И именно он позволяет выявить удивительную

игру пластических и графических элементов. А ваша тончайшая

резьба и игры света на поверхностях! Мастер, вы великолепны!

Тильман смущенно закашлял. Слышать такую похвалу от чело-

века лет на двадцать старше, да к тому же искусного мастера, было

весьма лестно. Сам он много раз слышал хвалу своему таланту.

Было приятно, но он тушевался, сердился на себя, что не может при-

нимать комплиментов. Однако своей работой он гордился. К тому

 

времени у Тильмана Рименшнейдера уже была хорошая репутация

скульптора и богатого гражданина Вюрцбурга.

 

После смерти его жены Анны Шмидт он через пару лет хму-

рого вдовства вступил в новый брак с Анной Раппольт, как требо-

вали того время и статус, да и природа. Молодая жена принесла в

приданое не только еще одну мастерскую неподалеку от Собора на

Вюрцбургер Домштрассе, которая была во владении ее семьи, дом

и виноградники. Она подарила Тильману новое дыхание, новое

чувство, новую любовь, добавила свежую струю в его творчество.

Он стал членом Городского совета, где потом заседал более двад-

цати лет. И эта должность давала не только высокий социальный

статус, но и возможность получать многие крупные и выгодные за-

казы. Его дядя был бы доволен такими успехами племянника.

В его мастерских трудились уже с десяток учеников и подмасте-

рьев. Можно было браться за выполнение нескольких заказов сразу

и в камне, и в дереве. Он взрастил немало отличных помощников.

И очень гордился своими пасынками, достойно перенявшими от

своего воспитателя умение, сноровку и трудолюбие. В своей ма-

стерской скульптор работал над очень престижным заказом – гроб-

ницей императора Генриха II и императрицы Кунигунды. Но вме-

сте с тем параллельно были работы над запрестольным образом

семьи Девы Марии, Статуей святого Симона, рельефами «Рожде-

ние Христа», Благовещением, Распятием, Скорбящими женами,

Алтарем прощания апостолов.

И вот теперь завершалась работа над Алтарем Святой Крови

для церкви Святого Якова в Ротенбурге, заказанная городским со-

ветом. Все эти несколько лет работы проводились в мастерской ро-

тенбурского столяра Эрхарда Гаршнера. И там же Рименшнейдер

делал еще один Алтарь Распятия на кресте для монастыря Доми-

никанок в Ротенбурге.

 

Тильман перевел взгляд на гостя. Тот на минуту погрузился в

какие-то свои раздумья. Глубоко вздохнул:

 

– Мастер Рименшнейдер, несмотря на нашу почти в два десят-

ка лет разницу в возрасте, чувствую к вам такое расположение и

доверие, что, пожалуй, расскажу свою весьма непростую историю.

 

Хозяин наполнил бокал гостя, свой, откинулся на спинку кресла.

И Файт рассказал Тильману, как возвратившись из Польши не

только успешным скульптором, но и коммерсантом, оказался в ус-

ловиях жесткой конкуренции в Нюрнберге. В городе было много

серьезных скульптурных и живописных мастерских, литейная ма-

стерская Вишеров и выдающиеся художники, как Адам Крафт и

Альбрехт Дюрер, только что возвратившийся из Италии.

– До поры до времени я совмещал творчество с торговлей, все

финансовые операции, даже рискованные, мне удавались. Я ведь

в родстве с одной мощной купеческой династией из швабского

Равенсбурга, потому участвовал в торговых делах далеко за пре-

делами Германии, выполняя многочисленные заказы. И в первые

годы после переезда все складывалось удачно. Пока не вошел в

компанию, как потом оказалось, с нечестными людьми. Я вложил

крупную сумму денег в предприятие одного купца, а тот разорил-

ся. И я тоже стал банкротом. Подал жалобу в суд на компаньона,

но письменных доказательств на передачу денег у меня не было.

 

Штосс взволнованно осушил бокал. Вскочил, встревожено огля-

делся. Дальняя часть мастерской была погружена во мрак. Факел

у двери догорел, и только светильник на их столе проецировал на

стены причудливые огромные тени.

– Моя самонадеянность, злость и страх банкротства, безысход-

ность толкнули меня на подделку долговой расписки, хотя знал, что

это грозит смертной казнью. В тюрьме под пыткой, конечно же, со-

знался в подлоге. Когда потом боль, ужас ввергли в отчаяние, я ис-

ступленно молил Богородицу о спасении моей грешной души. Глу-

боко внутри теплилась надежда, что она не оставит того, кто служил

ей всем сердцем, своими руками, своим искусством, посвящая ей

всей душой краковский Алтарь Марии. И это Она подвигла кайзера

 

и бамбергского епископа заступиться за меня, спасла от смертной

казни и выкалывания глаз за обман. Дальше уже как милость принял

наказание, когда раскаленной проволокой палач прожег насквозь

обе щеки. А потом нетрудно представить, какою стала моя жизнь.

Запреты без разрешения городского совета покидать город, на ра-

боту, иметь учеников и подмастерьев. Огромный денежный штраф,

счета от кредиторов, от цирюльника, лечившего раны.

 

– Слава Иисусу! Слава Божьей матери! Вы живы! – потрясенно

воскликнул Тильман.

– Да, мой друг. Можно мне так вас называть? – и после кивка

собеседника продолжал. – Но какая-то сила управляет моим бла-

горазумием. Да, мой друг, я сбежал из Нюрнберга, укрылся у зятя

в Мюннерштадте. И вот тут подвернулась работа – расписать Ал-

тарь Святой Магдалены. Ваш Алтарь.

 

Тильман смотрел на Файта, на его устало опущенные с бокалом

руки и вдруг обнаружил, что не испытывает никакой неприязни к

этому пожилому человеку, бедолаге. Что-то неожиданное возникло

между ними. Взаимопонимание? Какое-то необъяснимое пока чув-

ство сопричастности друг другу. И мастеру захотелось показать

свою еще незаконченную работу. Он пригласил пройти вглубь ма-

стерской и прихватил светильник.

 

По бокам большого короба стояли готовые створки. Почти все

фигуры уже были собраны для центральной части алтаря. Это был

алтарь Святой Крови.

– Средник складня будет опираться на изящное основание, а

над ним – верхняя часть алтаря с башенками, – пояснил Тильман.

Все будет украшено многочисленными резными фигурами – вот

они пока отдельно собраны. А там дальше стоят боковые части с

рельефами изображения въезда Христа в Иерусалим и сцена на

горе Елеонской. Центральная часть алтаря – Тайная вечеря – поч-

ти закончена. А вот тут между колоннами центральной части уста-

 

новлены круглые стекла с утолщениями посредине, которые при-

дают всей композиции пространственную наполненность.

 

Гость неспешно рассматривал фигуры. Они были расположены

двумя планами: за столом сидит Иисус с апостолами, на переднем

плане – обращающийся к Христу Иуда.

Файта потрясло, как мастерски изображены тонкости обурева-

емых чувств на лицах учеников, пораженных известием о скором

предательстве Учителя одним из них. Он нашел гениальным ре-

шение Рименшнейдера расставить фигуры иначе, чем было приня-

то. Трудно было представить энергичного импульсивного Штосса,

застывшего в созерцании на добрую четверть часа. Он был заво-

рожен необыкновенной выразительностью и невероятным мастер-

ством исполнения. Он смотрел на одухотворенное лицо Иисуса,

переводил взгляд на лица апостолов и видел характер и темпера-

мент каждого. Даже их изумление и боль от слов, что кто-то из них

предаст Учителя...

Файт поймал себя на мысли, что со стесненным дыханием лю-

буется этой колоссальной работой. Он смотрел на алтарь Рименш-

нейдера не глазами мастера, который при желании наметанным

глазом всегда может отыскать неточности, погрешности, или дета-

ли, которые сам исполнил бы по-другому. Нет, он смотрел глазами

единомышленника. Где-то осознавая, что они, призванные к еди-

ному делу, являются соучастниками исполнения какого-то высши-

ми силами задуманного плана. Это удел учеников, подмастерьев

сравнивать работы, а он просто наслаждался гармонией линий,

рельефа, текстурой дерева. Он был счастлив, созерцая эту работу.

Как усталый путник, который долго-долго шел и вдруг набрел на

неожиданный источник. Но припасть к нему без меры неосторож-

но. Потому гость порционно осматривал один эпизод за другим и

тихо впитывал от источника такой непревзойденной красоты. На-

конец, он просто развел руками:

– Это гениально, друг мой. Представить не можете, каково воз-

действие сотворенного вами, насколько вы обогатили меня. Поверь-

 

те, я знаю себе цену, но должен сказать: многое из сделанного мной

уступает вашему Алтарю, даже не по мастерству и тщательности

исполнения, а по правдивости. Как я благодарен Провидению, по-

славшему меня к вам. – И несентиментальный Штосс смахнул вы-

ступившие слезы.

 

А Тильман смотрел на собрата по ремеслу и не видел ни привыч-

ных, скрывающих зависть жестов – потирания переносицы, пощи-

пывания усов или бороды или дерганья за мочку уха, ни тайной до-

сады к чужому успеху. Они были одного корня, из одной духовной

семьи, исполнителями воли единого Творца, учителями друг для

друга. Как давно он мечтал встретить такого товарища, духовного

брата.

Взяв гостя под локоть, он подвел к противоположной стене, где

стоял много меньше короб, уже тщательно укутанный в сукно. Это

был Алтарь Распятия. Тильман неторопливо тщательно развязал

все узлы веревок. Любопытство торопило нетерпеливого Штос-

са, он кинулся помогать раздвигать сукно и оторопел. Это был

еще один прекрасный трехстворчатый алтарь-складень, где в цен-

тре – сцена распятия Иисуса Христа, а на боковых панелях – явле-

ние Христа апостолам и погребение Христа. А сверху все украше-

но небольшим ажурным орнаментом.

– Какое великолепие! Техника резьбы совершенна! Вы доби-

ваетесь эмоциональной выразительности образов, создавая удиви-

тельный рельеф с играми светотени на его объемах!

– Да, я отказался от раскраски фигур!

– Несомненно, это отличительная особенность вашего стиля!

Штоссу захотелось обнять смущенного мастера, но улыбнул-

ся этой мысли, потому как тот был выше него на целую голову, а

потому просто взял и сердечно сжал такие даровитые руки. Ясно

было, что в эту ночь им просто не сомкнуть глаз. А жажду впол-

не могли утолять припасенные бутыли чудного франконского вина

с собственных виноградников мастера Рименшнейдера. Мастера

рассказывали друг другу о своих работах, о проблемах ремесла,

 

о находках и хитростях в исполнении. Тильману не довелось ви-

деть краковский Алтарь Марии, но о нескольких работах Штос-

са – группе каменных рельефов и деревянных фигур для нюр-

нбергской церкви Св. Зебальда – рассказали ему ученики Петер

Брейер и Филипп Кох, вернувшиеся из Нюрнберга. Сам он намере-

вался позже тоже отправиться туда.

 

– Как бы мне все же хотелось больше узнать про ваш Алтарь

Марии, мастер Штосс!

– Охотно, мой друг! – у Штоса давно не было такого приятного

и внимательного собеседника. Взяв лист бумаги, Файт сангиной

набросал общий вид, а потом стал говорить о деталях алтаря, ко-

торый в течение двенадцати лет был главной работой его мастер-

ской. – Это алтарь с двумя парами створок, пределлой и надстройкой

не слишком богато украшен орнаментальной резьбой. Надстройка

невысока по отношению к размерам короба и довольно проста по

построению. А пределла скорее как подставка. По моему замыслу

ничто не должно было мешать восприятию действия, представляе-

мого в центре алтаря, поэтому внешняя сторона наружных створок

осталась без росписей. Будничная сторона состоит из двенадцати

низких рельефов, в основном с эпизодами истории Марии. А вот

когда Алтарь празднично полностью открыт, то предстает сцена

Успения Марии. Ну а на боковых створках – горельефы, изобража-

ющие «Радости Богоматери». На будничной стороне – о скорбных

событиях, страданиях Богоматери. В центре праздничной сторо-

ны – смерть Марии и принятие ее в небеса. В надстройке же – «Ко-

ронование Богоматери», а рядом на боковых створках изображения

«Радостей Марии».

 

Штосс был красноречив. Воспоминания времени его триумфа,

зрелости мастера, вознагражденные заслуги перед польским государ-

ством – что бальзам для потрепанной нынешними невзгодами души.

– У меня была довольно трудная задача разместить тринадцать

действующих лиц в довольно плоском коробе алтаря. К тому же

 

фигуры должны быть не в виде рельефов. Короб углубить нельзя

было, тогда фигуры заднего плана потонули бы во мраке. Полно-

стью были вырезаны фигуры Марии и пяти апостолов на перед-

нем плане. Остальные, поскольку они все равно частично закрыты

стоящими впереди фигурами, вырезаны только в той части, кото-

рая видна зрителю. Так что получилось максимальное количество

действующих лиц на минимальном пространстве, – заулыбался,

хитро прищурившись, Штосс. Хотя можно было заметить, что

улыбки были для него болезненны из-за ран на щеках. – И еще

одна хитрость, может вам пригодится – мне нравится изобилие на-

тюрмортных деталей. Так вот предметы на первом плане – скамья,

пюпитр, книги, кувшин и таз – вырезаны в низком рельефе, а пред-

меты на фоне написаны красками. Эта хитрость ускоряет работу.

А рельефы превращаются в выпуклые картины. Я же не просто за-

полняю фоны живописью, тем самым цвет помогает соединению

разных по составу и даже качеству композиций. Ведь вместе со

мной над алтарем трудились также и подмастерья, и помощники.

 

Добродушно и уже с нескрываемым интересом наблюдал Ри-

меншнейдер за Файтом Штоссом. Он оказался не таким, каким пре-

жде представлял себе. Может, с другими в других обстоятельствах

он и был заносчивым, меркантильным, жестким и малосимпатич-

ным, неприветливым и нерасполагающим к себе крикуном и скан-

далистом. Тильмана же привлекал внутренний мир Файта, талант.

Вот что-то подметил Штосс – и Рименшнейдер удивился, как же он

прежде этого не увидел, упустил. Один много успел повидать, и дру-

гому интересно было его слушать. Файт рассказывал о Нюрнберге,

ставшем своего рода центром развития искусства и, конечно, цен-

тром торговли. Все же в энергичном Штоссе уживались и выдаю-

щийся художник-скульптор и коммерсант. Он называл известные

имена. С кем-то Тильман встречался, о некоторых был наслышан.

Но более всего его интересовал Дюрер. У него уже были три кни-

ги с работами этого удивительного художника – «Сборник писем

Святого Иеронима», книга Себастьяна Бранта «Корабль дураков» и

 

«Апокалипсис». И еще он был наслышан о новой книге «Страсти

святой Бригитты», но заполучить эту книгу пока не удалось. Ему

не довелось и видеть живописные полотна Дюрера, но его гравюры

произвели на него ошеломляющее впечатление. Удивлялся, когда

встречал у него те же образы и решения резьбы, что и у него самого.

Похоже, они были среди одних художественных образов, в одной

области, откуда черпали идеи, вдохновение для творчества.

 

– Мастер Штосс, вы же знакомы с Дюрером? Расскажите о нем,

пожалуйста.

Штосс почесал за ухом. Сразу и не ответить. Весьма извест-

ный даже за пределами Нюрнберга, молодой талантливый худож-

ник давно вызывал интерес. Собственная мастерская, известность

в кругу нюрнбергских гуманистов. Пару лет назад после смерти

отца взял на себя заботы о матери и двух своих младших братьях.

– Да, конечно, знаком, но не близко. Очень одаренный молодой

человек. Все, чего он добился, заслуженно, трудолюбив и талантлив.

Он ведь выходец из большой многодетной семьи нюрнбергского юве-

лира серебряных дел мастера, выходца из Венгрии. Учился Альбрехт

сначала у отца, затем у живописца и гравера Михаэля Вольгемута. У

него Дюрер освоил не только живопись, но и гравирование по дереву.

Прежде чем жениться на дочери друга своего отца, юноша поработал

в Базеле, Страсбурге. Его тесть Ханс Фрей, механик, владелец мастер-

ской по изготовлению точных инструментов, был членом Большого

Совета города, а мать жены происходила из обедневшего дворянского

рода. Так что с женитьбой повысился социальный статус Дюрера – и

он обрел право завести собственное дело. Потом он путешествовал

по Италии, а когда вернулся, открыл мастерскую-школу. Слышал, там

он собирался построить обучение по итальянской методике.

 

Штосс умолк, засмотревшись на бокал. Он словно заглянул в

себя и обнаружил кольнувшую досаду на более удачливого Дюрера.

Ведь тот уже имел репутацию известного талантливого художни-

ка, издавал и успешно продавал гравюры, применяя в их создании

 

новые техники, сотрудничал с известными мастерами и выполнял

работы для знаменитых нюрнбергских изданий. А после выхода

«Апокалипсиса» вообще получил европейскую известность.

– Вы уже видели гравюры Дюрера? Знаете, это ведь он пер-

вый обратился к образам античной мифологии, первый показал

обнаженных персонажей. Именно это новшество привлекло к его

гравюрам так много покупателей. Он выпустил уже целую серию

больших аллегорических картин.

– Да, у меня есть пара книг с его работами! – кивнул Тильман,

стараясь не пропустить ни одного слова рассказчика.

– А еще Дюрер много занимается живописью. Как и многие

другие художники, он начал с портретов. И что вызывает любо-

пытство – на каждом портрете Альбрехт оставляет надпись, харак-

теризующую того, кто позировал. Но самой интересной его рабо-

той является автопортрет. Представьте, изображает себя в разных

образах, как никто до него не делал! Об этом много зубоскалят, но

отдают должное его таланту.

 

Тильман поймал себя на мысли, что ведь тоже поддался иску-

шению запечатлеть себя. Впервые – в фигуре Адама. Его любимая

Анна сразу подметила это сходство, хотя в чертах лица угадывался

ее старший сын.

 

Штосс тем временем продолжал.

– Я в два раза старше Дюрера, опытнее, но работы этого юно-

ши высокого мастерства. Он сродни вам, мой друг. Его видение

образов так же говорит о чистоте незамутненного восприятия. Я

любуюсь его работами с не меньшим восхищением, что и ваши-

ми. Я даже чувствую, не поверите ли, такую щемящую радость,

словно вижу в вас продолжателей того же дела, что выпало и мне.

Я старше вас, но таланты возраста не имеют. Либо есть – либо нет.

 

За разговорами пролетела ночь. Вот уже рассвет заменил уста-

лые светильники. Отсюда с холма, где располагалась мастерская,

 

были видны вдалеке горные цепи, небезопасные леса до них, а со-

всем близко туман еще местами обволакивал долину реки Таубер с

темневшими крестьянскими постройками.

Гостю скоро было собираться в неблизкий путь, и Тильман усту-

пил ему свою лежанку за соседней дверью. А сам присел на пороге

и предался воспоминаниям о собственных путешествиях в годы

ученичества.

Хвала Создателю за всех, кого он посылает на пути! Такие раз-

личные внешне: один – худощавый молчаливый великан, другой –

невысокий, плутоватый толстяк, – внутренне оказались удивитель-

но близкими по духу. Тильман искренне пожелал, чтобы невзгоды,

наконец, отцепились от мастера Файта.

 

Пришла пора прощаться. Они вышли во двор, у деревянного

лотка источника постояли, обнявшись, расставаясь в надежде, что

еще встретятся и увидят работы друг друга.

– Друг мой, видимо, рано или поздно все же придется мне вер-

нуться в Нюрнберг и не могу поручиться, что мои мытарства ско-

ро закончатся, дела утрясутся. Только я еще крепче верю в Божью

десницу и защиту милосердной Божьей матери. – Файт посмотрел

на лицо молодого друга, обрамленное слегка поседевшими воло-

сами, пожал его одухотворенные руки, в которых таилась такая

дивная волшебная сила. – Даст бог, свидимся еще!

– Счастливого пути, мастер Штосс!

 

Тильман вышел за ворота, долго смотрел с бастиона вслед уда-

ляющемуся по склону всаднику, чей силуэт уже едва проглядывал-

ся в поднятых облаках пыли. Запрокинул голову, душой устремил-

ся в яркую синеву любимого франконского неба, возблагодарив

судьбу за случившуюся встречу, за дарованное свидетельство,

что не одинок он в бесконечном времени и пространстве жизни,

за сопричастность к чему-то великому – исполнению Промысла

Господнего.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Креглинген.

Церковь Тела Христова

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 4. Креглинген

 

Дорога в Креглинген – История Церкви Тела Христо-

ва – Сон – Первое вдовство – Второй брак с Анной Рап-

польт – Третий брак с Маргаретой Вюрцбах – Работа над

алтарным образом Марии – Освящение Алтаря Марии

 

Утро снова удивило густым туманом, прятавшимся за плотны-

ми портьерами. Соседний дом едва проступал очертаниями арки

и глазницами окон. Я поежился от холода, но мысль о включении

отопительной батареи в голову не пришла.

День обещал быть насыщенным и приятно волнующим. Пред-

стояла поездка в Креглинген, где в церкви Тела Христова ждала

встреча с самым совершенным произведением скульптора Ри-

меншнейдера – Алтарем Марии.

 

С усмешкой припомнилась первая поездка в Креглинген, когда

почти сразу дорога удивила своей необычностью. Навигатор очень

скоро увел с автобана на дорогу без разделительных щитов и вы-

соких скоростей. Она ныряла между пролесками, прижималась

к оврагам, взлетала на холмы, убегала с пашен в леса, проноси-

лась мимо озер и речек. Временами приходилось пристраиваться

в хвост какому-нибудь неспешащему трактору с прицепом, своей

медлительностью так и провоцировавшему непременно обогнать

его. Встречались велосипедисты.

Я задал в навигаторе адрес города, на что он тут же откликнул-

ся веером предложений из улиц. А так как адреса церкви не знал,

то и выбрал, на мой взгляд, подходящую улицу с названием «ста-

рая» – Альте Нидерримбахерштрассе.

Когда по времени я уже должен был оказаться в расположении

города, дорога вдруг стала круто подниматься вверх. Засомневал-

ся, когда миновал еще один перевал, но решил довести дело до

логичного конца. Никакой асфальтированной дороги уже не было,

да и грунтовая сузилась до колеи. И тут навигатор, как показалось,

 

с насмешкой объявил: «Цель достигнута!». Колея упиралась в ка-

кие-то частные, похоже, владения. Нестерпимо потянуло закурить,

то есть поразмыслить. Вышел из машины, огляделся. Далеко вни-

зу змейкой вилась дорога, еще дальше сквозь перелески виднелся

мост и въезд в город. А ведь подкрадывались сомнения: как по та-

кому проселку могли бы ездить большие экскурсионные автобу-

сы на пути к главному туристическому объекту – кладбищенской

церкви Тела Христова в двух километрах от Креглингена. Видимо,

в который раз проходил проверку на нетерпеливость. Ведь серд-

це-то стремилось вперед машины.

 

В этот раз гораздо проще – всего-то проскочив поворот, при-

шлось заново давать круг по городку. Наконец, широкая трасса, пе-

ред церковью – большая парковка для машин и автобусов. Оставив

машину на стоянке, тут же в волнении потянулся за сигаретами.

Хотелось ступать степенно, но ноги словно несли по эскалатору

к входу. За стойкой с информацией стояла все та же знакомая по

прошлому посещению смотрительница. Узнала, улыбнулась, про-

тянула билет. Видно, как была расположена завязать разговор, но

меня уже влекло к любимому Алтарю.

 

Как и четыре года назад я замер перед исполинским шедевром.

Вдохнуть успел, а забытый выдох медленно расползался по телу,

словно боясь спугнуть, потревожить ступор благоговения.

Алтарь занимал центр церкви. Странно, что обвешанные фото-

аппаратами, телефонами такие же туристы, как и у Алтаря Крови

Господней, здесь тихо бродили по церкви вокруг средневекового

шедевра, запрокидывали головы, пробуя снизу оценить высоту ги-

гантского сооружения, не сразу обращая внимание на стеклянные

плиты мемориалов прямо под ногами.

Присев на скамью, услышал, как экскурсовод рассказывала уже

знакомую легенду.

– Эта церковь была заложена в 1384 году в честь божественного

чуда. Местный крестьянин, обрабатывая поле весной, нашел прос-

 

фору – освященный хлеб, символический кусочек Тела Христова.

На месте находки и была возведена небольшая капелла, тут же став-

шая местом паломничества. Когда в 1510 году алтарь с подобающи-

ми почестями освятили, паломников стало еще больше. Ровно через

двадцать лет в годы Реформации церковь перешла к протестантам.

Они отрицали религиозное искусство, уничтожали скульптуры и

алтари. Только вот в этой католической церкви не хватило духу раз-

ломать бесценный алтарь. Его просто забили досками на целых три

столетия! Лишь в 1832 году для прихожан вновь открылось велико-

лепное творение скульптора Рименшнейдера.

Да, Провидение уберегло это средневековое сокровище!

– Обратите внимание, – продолжала дальше экскурсовод, – Ал-

тарь Марии подчинен единой мысли. Он весь стремится ввысь,

вместе с Марией, и все его элементы работают на то, чтобы со-

здать впечатление невесомого воспарения. С удивительной изо-

бретательностью Рименшнейдер вывел килевидную арку, завер-

шающую короб, вверх и включил ее в композицию надстройки.

Скульптор соединил короб и надстройку алтаря, создавая единое

движение в небеса. При этом изгибу арки присуща особая, пружи-

нистая активность.

 

Видно было, с каким любованием представляла экскурсовод

собравшимся этот шедевр.

– А как надо было передать парящий полет Марии? Гениаль-

ный скульптор развел по сторонам обе группы апостолов, оставив

между ними зияющую темную пустоту. Чувство такое, словно Ма-

рия только что была среди них. И вот уже она, поддерживаемая

ангелами, поднимается в небеса. Выдающееся мастерство испол-

нения! Мастер словно проник в тайну свободного невесомого чу-

десного парения Марии. И вот ведь какое еще чудо – сама природа

в согласии с посвященным скульптором. Уже много веков в празд-

ник Успения 15 августа свет вечернего солнца очень трогательно

освещает возносящуюся на небеса Марию в окружении ангелов.

Это удивительное зрелище наблюдается в последние две недели ав-

 

густа между 17 и 18 часами, когда яркий солнечный конус, про-

никающий во фронтальное окно храма, словно сопровождает вос-

парение Марии. Такое освещение вечерним солнцем вознесения

Марии, глубоко затрагивающее душу наблюдателя, названо «Крег-

линское чудо света».

 

Я поднял взгляд на высокое окно. Тремя неделями раньше мож-

но было бы наблюдать это Креглинское чудо, сегодня же его можно

увидеть лишь на фотографиях и плакатах у входа.

– А теперь взгляните на ниши Пределлы. Там, где представлен

ребенок Иисус, который учит в храме, скульптор Рименшнейдер

изобразил самого себя слева у его ног.

 

Посетители начали рассматривать указанную фигуру. А я за-

крыл глаза. Я знал ее наизусть. Я вырезал по этому образу бюст

Рименшнейдера, который сейчас во Францисканском переулке до-

жидается моего возвращения, поглядывая из окна «своего дома».

– А вообще, – переждав приглушенные восклицания слуша-

телей, экскурсовод продолжила, – надо отметить, что любому

другому храму, чтобы приобрести широкую известность, вполне

хватило бы одного такого шедевра. Но здесь, в этой скромной го-

тической церкви, собраны еще шедевры. Просто настоящий му-

зей. Пройдите дальше к хорам и увидите другой алтарь, который

приписывают школе самого Файта Штосса, тоже гениального скуль-

птора, современника Рименшнейдера. А вот живописные створки

других табернаклей – это работы Михаэля Вольгемута, учителя ве-

ликого Дюрера. Да и художественное качество других произведений

также очень высоко. И Штосс, и Дюрер, как вы знаете, – современ-

ники Рименшнейдера, и вполне возможно – их пути пересекались.

Как, собственно, и работы их встретились, сохраненные временем.

Туристы проследовали вглубь церкви, а я приблизился к ал-

тарю. Великолепный алтарь Марии мастер вырезал из липовой

древесины. Цвет дерева почти не изменился, и потому алтарь и не

выглядит старым. Рименшнейдер использовал уже не только моно-

 

хромность фигур и эффекты двойного освещения, но и «светозар-

ность» светлого дерева, из которого он резал скульптуру. Каждый

знакомый изгиб, фигура, вязь виноградного орнамента вызывали

желание провести по ним рукой, ощутить, казалось, энергетиче-

ский след силы от погружения резца под нажимом руки мастера.

В первое посещение, когда никем незамеченным жестом осторож-

но дотронулся до резной створки алтаря, испытал чувство – словно

заряд в руку на долгую память.

С той поры сам сделал немало копий с работ великого Мастера,

сделал собственный алтарь по мотивам его Алтаря Марии. И потому

теперь обращал внимание уже на детали, которые замечает только

резчик: тонкое использование случайных узоров в структуре дерева,

будто наполненные воздухом складки одеяний, рисунки пульсиру-

ющих сеточек вен на руках апостолов. А сама Мария, исполненная

смирения и чистоты, радовала глаза, трогала душу, будила забытые

чувства ребенка, купающегося в материнской любви. Какое наслаж-

дение смотреть на легкие, нежные извивы ее одеяния, струящиеся

волосы, на смелость линий длинных кистей рук, пальцев. Как же

надо было в совершенстве владеть ремеслом скульптора, чтобы за-

печатлеть едва зарождающуюся улыбку нежных губ, когда, кажется,

уголки рта словно подрагивают, пробуя сдержать внутреннюю ра-

дость. Без сомнений, ее создал человек, в душе которого много свет-

лой памяти любви, обладавший поразительно наметанным глазом и

наделенными божественным даром руками.

 

Так же как и в первый раз, обогнув огороженный Алтарь, в вол-

нении незаметно коснулся его тыльной стороны створки. Вряд ли

другим это будет понятно, каким образом, но я ощутил на много-

вековом дереве тепло рук мастера. Его творение продолжает излу-

чать энергию, свет, всегда оставаясь прекрасным. Как же позави-

довал его ученикам. Мне бы такого наставника. Думаю, было бы

о чем с ним поговорить. Только вот машину времени до сих пор

не изобрели, хотя уже появилось много информации о временных

порталах, дающих возможности встреч в веках.

 

 

Пожалуй, мое огромное желание коснуться работы мастера не

укрылось от внимания смотрительницы. Уже на выходе вновь по-

общались с ней. Она рассказала, что видела фото сделанных работ

на моем сайте, с тех пор как мы обменялись визитками. Работы ей

понравились. Было приятно слышать это. Поговорили о Вюрцбур-

ге, о квартире в доме, построенном на месте жилища моего куми-

ра. И благодушно расстались до следующей возможной встречи.

 

«Кто знает, может, стоило все-таки посвятить свою жизнь слу-

жению искусству», – размышлял я, просматривая собранные бу-

клеты, путеводители, книги по искусству, удобно устроившись на

диване, неожиданно для себя перед выключенным телевизором.

Ощущал, как наполнена душа прочувствованной красотой, любо-

вью, желанием попробовать создать что-то значительное, совер-

шенствовать мастерство…

Для этого надо только поступиться своими эгоистичными же-

ланиями, изматывающими сомнениями и переживаниями, не дер-

жать душу в узде надуманных принципов, привычек…

 

........................................................

 

Тильман проснулся от гулкого сердцебиения. Долго не смог

скинуть оцепенение. Приснились его две Анны. Первая, Анна

Шмидт, в лазоревом покрывале, накинутом на вьющиеся белоку-

рые волосы, смотрела на него с той нежной материнской улыбкой,

которая всегда сглаживала все шероховатости семейной жизни и

быта. Она стояла высоко на холме, напоминающем очертаниями

Капеллу Святой Марии.

Вторая, Анна Раппольт, в накидке серо-зеленого цвета такая же

белокурая торопливо направлялась к ней, но часто оглядываясь, что-

бы убедиться, что он не последовал за ней. Ее крепко сжатые губы

выражали страдание, полные безграничной любви глаза словно и

не переставали изливать на покинутых детей и мужа всю нежность,

доброту и любовь, а высокий чистый лоб напоминал о мраморном

 

холоде при последнем прощальном поцелуе. Накидка с капюшоном

соскальзывала с ее узких плеч, глядя на которые у него всегда появ-

лялось чувство – надежней укрыть ее полами своего плаща.

Обе они удалялись, а он оставался стоять у подножия холма, не

в силах двинуться следом. И все это было так живо, так прекрасно

и трогательно, как ему, пожалуй, еще не доводилось видеть. Ка-

залось, он просто не выдержит этой мучительной и в то же время

столь страстно желанной упоительной переполненности в сердце,

оставленной ими обоими. Тоска по ним стала теперь его музой,

и она несла наслаждение, она творила его руками удивительные

женские образы в скульптурах, резных рельефах. Он переносил из

памяти на дерево или камень их запечатленные образы, струящи-

еся волосы, губы, глаза, выражавшие нечто невероятно печальное

или бесконечно прекрасное…

 

Кровь, гулко пульсировавшая в висках, разбудила страх и тупую

ноющую боль за грудиной. Он помнил эту боль, возникшую, ког-

да угасала его первая Анна. Боль мешала ему работать, держать

подолгу в руках резец, сосредотачиваться на ускользающих об-

разах. Много дней и много ночей в раньше времени наступившем

воздержании вдовца он продолжал мечтать об обжигающей красоте

ее тела, так и не ставшей привычной за почти десятилетие их брака.

Он даже подумать не мог, что в жизни могут появиться другая жен-

щина, неведомые переживания, что новые образы будут рождаться

в воображении. Мысли, что кто-то сможет занять место Анны в его

доме, в его сердце, выводили из равновесия. Спасала только работа.

А домашние, ученики и подмастерья, опасаясь его дурного располо-

жения духа, старались как можно реже отвлекать его.

Однако сокрытые живые силы даже самое глубокое одиноче-

ство и безутешную тоску были в состоянии наполнить желанием

незабытых наслаждений. Случалось, конечно, он прибегал к ус-

лугам женщин, только потом долго пребывал в дурном располо-

жении духа. Раздражение от неоправданных ожиданий мешало и

отвлекало от творчества.

 

Два года вдовства. Прежняя служанка еще справлялась с общи-

ми домашними делами, но хозяйству была нужна хозяйка, а блажен-

нейшему напряжению сил – жена.

 

Анну Раппольт Тильман встретил на воскресной службе в Ма-

риенкапелле. Она была с матерью и тетушками. Девушка стояла

перед входом и, запрокинув голову, рассматривала фигуру Евы на

табернакле. Его заинтересовала эта белокурая красавица. Он уви-

дел, как спутницы что-то ворчливо сказали и подтолкнули ее ко

входу. Когда потом он проходил к своему привычному месту возле

левой колонны, встретил пристальный взгляд незнакомки. Заметив

его внимание, она покраснела, но взгляда не отвела. А когда потом

увидела, как его замкнутое лицо посветлело, улыбнулась ему.

Очень скоро он узнал, что эта девушка дочь мастера Раппольта

из их же гильдии. Отцу польстило внимание известного мастера

Рименшнейдера и он очень благосклонно отнесся к его сватовству,

хотя, конечно, желал бы для единственной любимой дочери не

вдовца. Анна, которая была на два десятка лет моложе мастера, ни-

как не могла быть принята пасынками как мать, мачеха и, скорее,

стала для них, да и для дочери старшей сестрой. Ее жизнерадост-

ность находила отклик во всех и заметно повлияла на угрюмого

мастера, на обстановку в доме.

Время шло, Анна научилась управлять большим домом и завла-

дела сердцем мастера. У нее получилось снова приобщить Тиль-

мана к светлым сторонам жизни, родить ему трех сыновей и дочь,

стать новой музой его творчеству на ближайшие скоротечные де-

вять лет. Это ее черты он успел запечатлеть в своих нескольких

работах, и главное – в образе для алтаря Марии, над которым он

продолжал работать уже после ее кончины.

Краткое жизнерадостное горение и быстрое угасание второй

жены стали для него воплощением непознанных ранее ярких на-

слаждений и новой скорбью, даже ужасом перед бренностью пло-

ти, предназначенной, казалось, для счастья, для любви, для вдох-

новения.

 

Она угасала без жалоб, только во взгляде становилось все мень-

ше и меньше радости, интереса, любви. У него сжалось сердце,

которому казалось, что судьба не бьет дважды одной болью в ту же

рану. Потеря второй Анны надолго привела его к мысли, что уже

изведал все муки.

Разве нет у жизни волшебства, чтобы спасти эти посланные

ею музы? Есть, оно есть, ведь они продолжали жить в его сердце.

С замиранием он ощущал, как душа его полнится их образами,

просто дожидающимися срока, когда он воплотит их в дереве или

камне.

Дарованный ему талант требовал высокую плату за то, что долж-

но было стать Алтарем Марии. Его дни были заполнены до предела.

Только это имело смысл. Работа растянулась надолго.

 

В дом сорокавосьмилетнего вдовца вошла уже третья жена –

Маргарета Вюрцбах. На ее плечи легла нелегкая ноша – догляд за

огромным хозяйством, детьми большими и малыми и наглухо за-

крытое сердце супруга, остававшееся алтарем для воспоминаний

о двух его Аннах. Мудрая женщина хорошо справлялась с хозяй-

ством, создавала все условия для занятий мужа любимым делом

и дожидалась своего женского счастья, надеясь на лучшего лека-

ря – Время…

 

Как трудно давалось Тильману сохранять равновесие в душе,

работая над алтарем, особенно когда овладевали мысли о брен-

ности бытия. Тогда непонятное беспокойство гнало его из дома.

Он уходил в виноградники, спускался к реке, чтобы потом, запро-

кинув голову, долго смотреть на гребни холмов. В такие моменты

словно какая-то необъяснимая поддержка шла свыше, ощуща-

лось нечто невыразимое. Любовь к главным женщинам в его жиз-

ни растворялась в ошеломляющей огромной любви к Небесной

Деве. Счастьем было работать над нежным одухотворенным ли-

ком, будь то сама фигура Девы или створки складня со сценами

из ее жизни.

 

По мере того как из дерева постепенно возникал образ Марии, его

охватывала уже не печальная влюбленность в образ своей Анны, а

глубокая щемящая радость от любви к самой совершенной женщине

мира, чей образ постепенно затмевал другие. Никакими, даже самы-

ми любимыми чертами лица неподвластно наделить одухотворенный

облик. Мастер ощущал, как в сердце его снова поселялось то благого-

вейное, ясное чувство, как напрягалась его душа от этого переполне-

ния, требуя скорейшего воплощения осмысленных образов, и с новым

усердием принимался за работу, отдавая все лучшее, чем был наделен.

Аккуратно и нежно вырезал из дерева выразительные губы, глаза,

придавая благочестивому лицу и волосам, нежным рукам с длинными

пальцами окончательную завершенность. Самозабвенно с наслажде-

нием, освобождал резцом из дерева фигуры апостолов, лица других

участников библейских сюжетов, похожие на крестьян и крестьянок

из соседней деревни, окладистые бороды, струящиеся складки одежд,

вьющиеся растения. Нежелание оторваться от фигуры Марии он сам

себе объяснял длительной завершающей тонкой работой над скуль-

птурой, потому что доводка лица и рук требовала терпеливой сосре-

доточенности, поправки то одного, то другого. Ох как не получалось

отпускать работу. Проработку деталей – завиток волос, виноградная

лоза, крыло ангела, складка одежды – стремился довести до совер-

шенства. И все же наступил момент, когда работа была завершена. Не

будет больше ему прибежищем, утешением и смыслом жизни. Серд-

цем выстраданная скульптура уже не будет ждать прикосновения его

рук, нежного дыхания, сдувающего древесную пыль.

Мало кто знал, что в левой части пределлы в сцене с юным

Иисусом он поместил собственный автопортрет, как бы симво-

лом связи мастера со своим детищем, дорогим сердцу алтарем, не

оставленным без надзора. И хотя, правда, стеснялся своего мало-

выразительного лица, слегка одутловатых щек, сутулых плеч, но

не покривил в правде изображения.

И вот установлен короб алтаря, приделаны створки, собраны

нижняя и верхняя части, надстройка, пределла. Назначен день ос-

вещения Алтаря Марии.

 

 

…Что же, пожалуй, сон вещий. Он как бы давал возможность

заглянуть в будущее. Не означал ли он освобождение от его сильней-

шей привязанности к созданному Алтарю, от чрезмерного нежелания

расставаться с любимыми образами своих муз, словно держащими

его в плену, укрывая от участия в продолжающейся жизни? Пытаясь

толковать сны, человек открывается диалогу с высшими силами.

Кровь продолжала гулко пульсировать в висках, но тупая ною-

щая боль за грудиной исчезла. Глубоко вздохнув, медленно выдох-

нул следы сновидения. Предстояло освещение Алтаря Марии.

 

Это был самый значительный день в жизни мастера: расстаться

с готовой работой, дать алтарю, как птице с расправленными кры-

лами, устремиться к высоким сводам храма.

На праздник в эту кладбищенскую церковь под Креглингеном съе-

хались высокие гости: наследный кронпринц, епископы из Вюрцбурга

и Ротенбурга, члены городского совета, многие уважаемые бюргеры.

Церковь была полна народу. Публика уже заполнила храм, под-

ворье церкви. Напиравшие снаружи ощущали напряженную ти-

шину в храме, где все замерли от грандиозного зрелища.

Одиннадцатиметровый трехстворчатый алтарь потряс своим

невообразимым великолепием. Средняя часть его была выполнена

из красной сосны, боковые створки – из липы. И венчалось все

удивительной килевидной аркой.

Дух захватывало от невесомого воспарения Марии над зияю-

щей темной пустотой между разделенной группой апостолов. Зри-

мо ощущалось, как только что бывшая среди них живая трепетная

Мария, уже поддерживаемая ангелами, поднимается в небеса. И

настолько все было чудодейственно, что сами Небеса откликну-

лись на такую красоту – луч солнца разметал укрывавшие небо

облака, ярким конусом проник в круглое верхнее окно церкви и

озарил парящую Богородицу. Толпа ахнула. Невообразимый тре-

пет охватил присутствующих.

В этом прекрасном одухотворенном лике Божьей Матери были

и вселенская скорбь, и просветление, торжествующие над отчая-

 

нием и суетой. В благоговейной тишине всем явилось воистину

светлое Вознесении Марии. Богородица парила не только перед

апостолами – перед всеми замершими собравшимися. Устремлен-

ная к встрече с сыном.

 

Мастер Рименшнейдер стоял переполненный торжественным

чувством редкостного, глубокого переживания и беззвучно шептал

Розарий.

 

Пресвятая Богородица, Дева, радуйся,

Благодатная Мария, Господь с Тобою,

Будь благословенна в женах и между жен,

Будь благословен плод чрева Твоего...

Который взял Тебя на Небо

И который окружил Тебя Небесной Славой!

 

Тильман взглянул на умиротворенное лицо Возносившейся Бо-

городицы с запечатленным выражением покоя, преданности и бла-

гоговения, напоминавшим едва зарождающуюся улыбку. Живая

трепетная Мария улыбнулась ему.

В глазах его блеснули слезы...

Это был триумф Веры и всеохватывающей любви! Триумф ге-

ниального Мастера!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Т.Рименшнейдер.

Алтарь Марии

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 5. Бамберг

 

 

 

Знакомство с Бамбергом – Бамбергский собор –

Императорская усыпальница – Знакомство с Дюрером –

История Дюрера – Рассказ об Италии – Венеция –

Продолжение истории Файта Штосса

 

Солнечный осенний день. Оставив машину на парковке, напра-

вился к историческому центру Бамберга. Перейдя по мосту через

канал Рейн-Майн-Дунай, вступил в черту старого города.

Бамберг – один из немногих уцелел во время Второй мировой

войны. Существует легенда, согласно которой Святая Кунигунда,

покровительница города Бамберга, при ковровых бомбардировках

немецких городов американской авиацией накрыла Бамберг своим

плащом и спасла от разрушения. Был ли чудодейственный плащ

густым туманом, накрывшим город, или пацифистским настроем

командира бомбардировочной эскадрильи, бывавшего в Бамберге

до войны, остается тайной.

Перед поездкой прочитал в интернете, как однажды был про-

веден опрос, в каком городе Германии люди чувствуют себя наи-

более счастливыми. Опросив жителей 115 городов, выяснили, что

самые счастливые люди живут в небольшом баварском городке

Бамберге. Только это было еще до тотального наплыва беженцев

пару лет назад, заметно изменивших облик городов Германии, да

и Европы... Интересно, какими бы сейчас были ответы? Там же

во всеведущей мировой Сети прочитал, что какими-то верховны-

ми решениями предполагалось в этом городе с менее сотни ты-

сяч жителей разместить три десятка тысяч беженцев с ближнего

востока, северной Африки. Фейки и страшилки стали обычной

практикой в информационном пространстве. А в истории города

уже случалось похожее. После войны порядка двух миллионов де-

портированных немцев из восточной Европы – Чехии, Силезии

прибыли в Германию. И многие десятки тысяч беженцев нашли

тогда приют в Бамберге.

 

 

Представить Бамберг малолюдным просто невозможно. Город

сказочника Гофмана заполняют толпы туристов, группами и в оди-

ночку. Этот средневековый город и прежде был на перекрестке

торговых дорог, а теперь превратился в туристскую Мекку. Его

называют баварской Венецией. И потому что, расположенный на

холмах, рассекается рекой Регниц с многочисленными мостами

и мостиками через нее, и потому что можно встретить и речные

трамваи, и гондолы, добавляющие экзотики, но не являющиеся как

в Венеции необходимым привычным транспортом.

Знаменит Бамберг и своей архитектурой, где представлены сти-

ли от романского до готики, от ренессанса до барокко. Однако та-

кое смешение стилей как-то не мешает общему впечатлению.

 

Цель моего приезда – продолжение знакомства с уцелевшими

в веках работами моего кумира. В некоторых церквях города они

сохранились. И главная – это усыпальница императора Генриха II

и его супруги Кунигунды в кафедральном соборе города, одном из

семи имперских соборов Германии. Этот собор является, пожалуй,

самым впечатляющим из средневековых строений в Германии.

Смешение готического и романского стилей делают башни этого

собора неповторимыми. Громада собора поражает. Его Красота и

величие потрясают воображение. Задача – показать насколько мал

человек в своих желаниях, амбициях, труде и суете в созданном

божественном мире – исполнена. Подтверждают это и знаменитый

на весь мир таинственный Бамбергский всадник, и уникальная

усыпальница императорской четы, единственной канонизирован-

ной супружеской пары.

Разноголосая речь звучит в древнем германском храме. У ин-

формационной стойки для посетителей буклеты-путеводители на

разных языках. В среднем нефе между лестницами к восточной

алтарной части возвышается надгробие Генриха II и его супруги

Кунигунды. Присоединяюсь к одной из групп и обхожу гробницу

королей, поднимаюсь на площадку обозрения, откуда усыпальни-

ца, созданная гениальным Рименшнейдером, предстает во всем ве-

 

ликолепии. У ног императорской четы скульптор поместил двух

спящих львов, держащих в лапах державные знаки, а обе стороны

гробницы украсил рельефами со сценами из жизни супругов. Бо-

лее всего меня привлек сюжет чудотворного избавления императо-

ра от мочевого камня, исполненный Святым Бенедиктом в то вре-

мя, когда лейб-медик задремал у постели больного. Полагаю, что

образ лекаря – возможный автопортрет Рименшнейдера. Улучив

удобный момент, я прикоснулся к фигуре лекаря.

Ясное дело, это не культовое место, предмет поклонения-су-

еверия, подобное тем многочисленным отполированным до зер-

кального блеска – частям рук или ступней святых на постаментах

мостов или в храмах по всей Европе. Однако не думаю, что за про-

шедшие века его не касались руки почитателей таланта Мастера.

На миг почувствовал не холодный мраморный камень, а словно

коснулся теплого плеча. И в камне, и в дереве остался след энергии

его рук. Это мое убеждение и тонкочувственное восприятие, если

хотите.

Мимо знаменитого всадника, с 13 века словно приглядывающе-

го за порядком, а в середине прошлого века к тому же считавшего-

ся культовой фигурой, воплощающей образ идеального немецкого

юноши, я проследовал в другой конец храма к так называемому

алтарю Рименшнейдера. Он составлен из различных фигур, соз-

данных в то время, но статуя Святого Себастьяна приписывается

школе мастера Рименшнейдера. Скульптура еще раскрашена. Это

потом монохромность в работах станет отличительной особенно-

стью стиля Мастера.

 

Минуя главный алтарь с папской усыпальницей Клемента Вто-

рого, подошел к еще одному шедевру – Алтарю Марии Файта

Штосса. Вот только знаменитый алтарь современника моего куми-

ра увидеть не довелось. Он отправлен на реставрацию, а его пусту-

ющее место закрыло фото впечатляющего оригинала.

Видно, не без Промысла оказались рядом работы двух гениаль-

ных скульпторов средневековья. Свела их судьба, но не соперни-

 

ками, скорее соратниками, вопреки мнению, что школа Рименш-

нейдера конкурировала по своей популярности со школой Штосса.

Покидая собор, обратил внимание – из храма люди выходи-

ли притихшими, нежели когда вступали под его своды. Нетрудно

представить каким незначительным чувствовал себя человек того

времени, впечатленный грандиозным храмовым строением, как он

воспринимал могущество Бога, целый мир, полный таинственных

сил, которые искушают, карают, оберегают. Внутри у алтарей на-

ходил он утешение, поддержку и защиту, тогда как все злое разби-

валось о стены храмов, превращаясь в каменные горгульи и химе-

ры. Нескончаемая борьба добра и зла.

Возвращаясь из Собора к центру города, оказался на улочке с

крутым спуском. Подумалось, как же каретам удавалось проезжать

здесь, притормаживая у обосновавшегося возле древних стен горо-

да и поныне известного кабака.

А вокруг по-прежнему толпы гостей города-красавца. И он го-

степриимно раскрывается каждому теми сторонами, какие у того

самого вызывают интерес.

Вот и еще для одной достопримечательности Бамберга подо-

спело время: знаменитое копченое пиво, появившееся по легенде в

13 веке после пожара, когда сильно пострадала одна из пивоварен,

где солод был безнадежно испорчен дымом. Однако разоренный

бедолага-пивовар пустил в дело «порченый» солод. И вот это пиво

с привкусом дыма понравилось горожанам. Теперь пиво варят из

обработанного дымом солода, отсюда и характерный «мясной»

копченый привкус. Солод коптят только на буковых поленьях, ко-

торые до этого выдерживают не менее трех лет.

Ну, а баварской Венецией полюбовался издали с другого бере-

га, да и на гондоле не покатался, оставив это для следующего раза.

Обратная дорога в Вюрцбург заняла раза в полтора больше време-

ни. Она увела с автобана через многочисленные холмы и совершенно

преображенные распаханные поля, совсем не похожие на некогда дре-

мучие леса с редкими крестьянскими хозяйствами, мимо которых не

один день ехал мастер Рименшнейдер, чтобы добраться до Бамберга.

 

.......................................................

 

День предстоял хлопотный – в кафедральном соборе Бамберга

завершалась установка плит из зольнхофского мрамора для над-

гробия императорской четы – Генриха II и Кунигунды.

Полтора десятка лет назад, когда созданное Рименшнейдером

надгробие епископа Вюрцбурга Рудольфа фон Шеренберга просла-

вило имя скульптора во всей нижней Франконии, получил он заказ

на усыпальницу императора Генриха II и императрицы Кунигунды

для бамбергского собора. Это было почетное поручение, так как

императорская чета основала собор и была в нем похоронена, при-

численная к ликам святых. Работа предстояла интересная, кропо-

тливая, и как оказалось на долгие пятнадцать лет. Много других

заказов было исполнено за эти годы. Его мастерская, ученики хо-

рошо поработали на укрепление славы школы Рименшнейдера. И

вот теперь многолетняя работа над усыпальницей завершена. Со

временем скульптор внес ряд изменений в первоначальный план.

Надгробие венчала Верхняя плита с изображением святой пары, а

плиты боковых рельефов украсили сцены из легенд об этих святых.

В том рельефе, где изображено появление Святого Бенедикта,

мастер изобразил себя задремавшим лейб-медиком. А вот в со-

седнем боковом рельефе в образе императрицы мастер запечатлел

черты второй жены Анны.

Четыре года прошло, как не стало Анны Раппольт, и уже пару

лет как супружество делила с Рименшнейдером Маргарета Вюрц-

бах. Дом полный детьми, прислугой, подмастерьями, учениками

требовал много сил. Правда, два старших пасынка от первого бра-

ка уже отделились, стали золотых дел мастерами, как их умерший

отец. Сам же Тильман, перешагнув полувековой юбилей, стал за-

метно другим, довольно строгим и щепетильным хозяином дома,

весьма знающим себе цену цеховым мастером. Он, безусловно,

пользовался большим авторитетом, слава его распространилась и

за пределами Франконии. Статус уважаемого гражданина города,

громкая слава тешили самолюбие, укрепляли в безапелляционно-

 

сти. Стал почтенным бюргером, ведя спокойную, размеренную,

очень упорядоченную и благопристойную жизнь. Перемену в себе

он и сам чувствовал, и дело тут не в появившейся седине, не в

морщинах вокруг глаз и сутулости, а, скорее, в душевном на-

строе; он находил себя уже не таким легким на подъем, брюзжа-

щим, порой упрямо не принимавшим очевидное. Ловил на мысли,

что его время миновало: когда не хватало 24 часов в сутках, ког-

да мог ожесточенно спорить с заказчиками, не давать отдыха ни

себе, ни ученикам с подмастерьями, когда мог подолгу и озорно

кружить партнершу Анну в танце. Теперь все реже запрокидывал

голову, любуясь небесами. Все чаще из поездок по городам Фран-

конии неудержимо тянуло домой, в мастерскую, к начатым рабо-

там и раздумьям в одиночестве. Ловил себя и на том, что многое

стало вызывать досаду. То излишне придирчивым был к ученикам,

дотошно контролировал их, а то мог долго не появляться в мастер-

ских, оставляя их под присмотром двух своих любимых помощ-

ников, пока сам пропадал в виноградниках. Все давно научились

безоговорочно принимать замечания мастера, мириться даже с его

необоснованными придирками.

Временами надсадный кашель – видно, достаточно надышался

пылью при обработке каменных плит или мелкой древесной пы-

лью – еще больше подчеркивал немолодой возраст. Да и чаще стал

жаловаться на появившиеся боли в пояснице. Потому очень кстати

заботливая Маргарита положила ему в дальнюю дорогу еще пару

теплых верхних накидок в изрядно наполненную дорожную каре-

ту, куда помимо инструментов, снеди брал он с собою и книги. И

среди них особо интересные для него книги с иллюстрациями гра-

вюр Дюрера. Тильман подолгу рассматривал их.

Впервые увидев работы Дюрера, он был поражен. Как же долж-

на двигаться рука, чтобы добиться таких виртуозных по силе и

легкости прикосновений резца? Как художник, гравируя, мог во-

образить – во что превратится на бумаге движение его руки, ве-

дущей резец? И как могли, казалось, только ему принадлежащие

мелочи в работе с деревом, его секреты возникнуть у Дюрера? И

 

борозды от резца, излом линий и техника – все казались знакомы-

ми. Он помнил, как устыдился кольнувшей зависти, раздражения,

когда на смену пришло радостное удивление, удовольствие от та-

кой талантливой работы. Все сменилось ощущением родства, ког-

да почувствовал, что они необъяснимо и неизмеримо близки. Их

знания, навыки, мастерство – сродни. Это как будто им выполнен-

ная работа, и какая радость увидеть, скажем, воплощенные свои

задумки, образы.

Тильман помнил, что рассказывал ему о Дюрере Файт Штосс

из Нюрнберга. Ведь с той поры он с еще большим интересом сле-

дил за информацией о творчестве Дюрера и надеялся когда-нибудь

познакомиться с ним.

 

Что решаем или предполагаем мы сами, а что решает за нас

провидение?

Он и представить не мог, что уготовила ему судьба в этот при-

езд в Бамберг – обретение еще одного духовного собрата.

Императорская усыпальница была установлена. Надгробие рас-

сматривали, оценивали, хвалили, воздавали должное Мастеру. Тиль-

ман испытывал удовлетворение и одновременно какую-то опусто-

шенность. Словно те силы, умение и мысли, чувства, вложенные в

это надгробие, в течение многих лет потихоньку истекали из него

вместе с его энергией.

Когда Мастер, наслушавшись восторженных комплиментов,

направлялся к центральному нефу, к нему подвели изысканно оде-

того господина средних лет, красивого, с удивительно запомина-

ющимися проницательными глазами, представив знаменитого ху-

дожника-гравировщика из Нюрнберга Альбрехта Дюрера.

– Дорогой мастер Рименшнейдер, так давно мечтал встретить-

ся с вами, – с почтением склонил голову, легким жестом смахнул

кудрявую прядь волос.

Он был лет на десять моложе. Неведомая сила подтолкнула их

друг к другу. Искренний интерес, ощущение родства душ, духов-

ная общность свели их. Стало ясно, как о многом им нужно было

 

переговорить. Оставив присматривать за дальнейшей работой сво-

их учеников Петера Брейера и Филиппа Коха, Тильман проследо-

вал за Альбрехтом Дюрером.

Ветреная погода не располагала к возможной долгой пешей

прогулке по городу, который Альбрехт знал лучше него. Потому

Тильман целиком положился на спутника, увлекшего его в один из

переулков, круто спускавшийся с холма в сторону реки. Они очень

скоро оказались у дверей кабачка, где малое присутствие посети-

телей позволило им надолго уютно расположиться. Несколько раз

хозяин обновлял их кружки с пивом, весьма необычным на вкус

Тильмана. Долгий разговор вместил по сути истории жизни каждо-

го до момента этой встречи.

 

– Знаете, мастер Рименшнейдер, Слава Господу! – мне посчаст-

ливилось увидеть ваш Алтарь Марии. Направляясь на ярмарку во

Франкфурт, сделали изрядный крюк в сторону и заехали в Крег-

линген. Алтарь Марии – шедевр. Казалось, я врос в землю, не в си-

лах сдвинуться с места, хотя поначалу самонадеянно намеревался

хорошенько оглядеть алтарь со всех сторон. Что и говорить, в наше

время резьба и скульптура достаточно развитое дело. Но мне еще

не встречалась работа такой силы впечатления, такой ощущаемой

духовной глубины! И с таким созвучным моей душе исполнением.

Альбрехт жестом руки остановил возражение смутившегося

Тильмана.

– Это не пустой комплимент! Ваши образы настраивают на со-

зерцание, призывают к неспешным размышлениям о глубинных

вопросах жизни.

– Благодарю за похвалу, мастер Дюрер. Особо ценно слышать ее

от вас. Я ведь наслышан о ваших обширных интересах и познаниях

не только в области графики, скульптуры, живописи, но и науках.

Альбрехт заулыбался и протянул руку для рукопожатия.

– Знаете, а ведь хочу еще поблагодарить вас за идею автопор-

трета, – продолжил Тильман. – Говорят о ваших поразительных

автопортретах. Это подтолкнуло меня к решению оставить в самой

 

любимой работе – Алтаре Марии – след своего присутствия. Я вы-

резал свой портрет, голову, – смущенно проговорил скульптор.

– Ах! Я этого не знал! Вот бы еще раз взглянуть! Как это ори-

гинально – автопортрет в дереве! – Дюрер с интересом всматри-

вался в лицо Рименшнейдера. – Друг мой, молва рассказывает о

большом количестве ваших скульптурных работ. У кого-то лишь

создание части подобных работ могло бы занять всю жизнь, друго-

му понадобилось бы время исключительного одиночества, чтобы

ничто не отвлекало. А у вас, слышал, много учеников, мастерские,

большая семья. И всему нужно внимание, силы, любовь...

– Слава Господу! У меня большая семья, дети. Трое пасынков

и дочь от первого брака, три сына и дочь от второго брака. Дваж-

ды овдовев, сейчас женат третий раз. Может, еще детей Господь

пошлет!

– Можно позавидовать вам! Я сам из большой семьи. У нас

было восемнадцать детей. Некоторые умерли в юности, другие,

когда выросли. – А вот у нас с Агнессой так и нет детей, – грустно

добавил Альбрехт. – Кто знает, может, оттого что нет согласия. Мы

оказались слишком разными людьми. А может, потому и согласия

нет, что нет детей, цементирующих брак. Я ведь и женился на до-

чери друга своего отца, с которым тот договорился. Родители, как

правило, желают, чтобы их дети либо достигли того, что не удалось

им, либо полагают, что дети должны повторять их успешный опыт.

Мой отец сначала был подмастерьем у Иеронима Хольпера, потом

его другом. А когда к сорока годам стал гражданином Нюрнберга и

вошел в гильдию золотых и серебряных дел мастеров, то женился

на пятнадцатилетней дочери Хольпера. Вся его жизнь прошла в

великом старании и тяжком труде. Те, кто его знали, весьма хва-

лили, ибо он вел честную, достойную христианина жизнь. Отец

был терпеливым и добрым человеком и всегда преисполнен бла-

годарности богу. Вот так и для меня отец выбрал 19-летнюю дочь

своего друга Ханса Фрея. Мы породнились с семьей, занимавшей

в Нюрнберге более высокое положение, потому я обрел право за-

вести собственное дело.

 

– Похоже, как и у меня: первый брак позволил стать граждани-

ном Вюрцбурга и владельцем мастерской.

Они разом подняли бокалы и рассмеялись.

– У меня был счастливый первый брак и достаточно удачный –

второй. Мне повезло с женами. Они стали моими музами. Их

образы остались запечатленными во многих работах и навсегда

тут, – Тильман приложил руку к сердцу.

– Вы счастливый человек, мой друг! – улыбнулся Альбрехт. –

А мою жену мало интересует искусство. Она не стала моей му-

зой. Ее бесконечные упреки не делали никого счастливыми. Как

по мне, так считаю, настоящий художник должен оберегать себя

от женщин – не жить с ними вместе, не видеть их и даже не

касаться, – полушутя-полусерьезно заключил Дюрер. – Но мы

все же тянем нашу упряжь. Притерпелись, свыклись. Она зани-

мается сбытом гравюр, посещает большие книжные ярмарки. А

во время моей второй поездки в Италию даже управляла нашей

мастерской.

 

Сумерки сгущались. Хозяин поставил им на стол светильник и

удалился с порожними бокалами.

– Дорогой Альбрехт, всего несколько часов нашему знакомству,

а кажется, будто давным-давно знакомы. Расскажите мне о ваших

поездках в Италию. Мне не довелось побывать там.

– О! Это изумительная страна! Но моя муза – Венеция! Уди-

вительнейший город. Самый романтичный город из всех, какие я

повидал. Там все необычно: кругом вода, сеть каналов, атмосфера

романтики, сотни великолепных дворцов, которые словно плывут

в водах Большого канала. И сам город как будто огромный камен-

ный корабль. Тщеславные венецианцы дали полную волю своей

страсти к внешнему великолепию. Они сделали свой город кра-

сивейшим в Италии, создав неповторимый венецианский стиль.

Представьте такое причудливое смешение стилей – западного и

восточного, итальянского, арабо-мавританского, византийского,

готики! Мои друзья поведали, как турки и арабы говорили при

 

виде роскошных венецианских домов, что христиане, их постро-

ившие, не верят в загробную жизнь и не заботятся о ней.

Испробовав свежепринесенного пива, Альбрехт продолжил:

– Дорогой Тильман, поверьте, не зря говорят, что «нигде в мире

нет такой огромной концентрации шедевров». В Венеции процве-

тает искусство, самые одаренные художники призваны туда. Тици-

ан, Джорджоне, Пальма Веккио и другие.

 

Дюрер смотрел на пламя свечей в подвешенной к потолку оваль-

ной люстре, сделанной из оленьих рогов с женской фигурой, но

похоже видел совсем другое.

– Вообще, там за Альпами совершенно другая жизнь, другое

восприятие жизни, уклад. Кажется, будто все наполнено музы-

кой, искусством. Там ведь к художникам, людям искусства отно-

сятся совсем не так, как у нас. Нас здесь дома воспринимают как

ремесленников, а не творцов. А там меня встретили и приняли

с уважением и почестями – как художника. Я в Венеции для не-

мецкой церкви сделал алтарный образ «Праздник четок». Позна-

комился с венецианской школой живописи, даже изменил свою

манеру работы. Но особенно произвели на меня впечатление кар-

тины Джованни Беллини. Невероятные сила и глубина колорита!

В своей студии он научил меня красками и кистью создавать ил-

люзии реальности. Он очень стар, но все еще лучший в живопи-

си. Представляете, как я себя чувствовал, когда он хвалил меня в

присутствии многих господ и даже просил, чтобы я ему что-ни-

будь сделал?! По его просьбе написал я «Мадонну с младенцем»

и «Христос среди учителей». И мои работы были высоко оцене-

ны в Венеции. Совет даже предлагал мне годовое содержание в

200 дукатов, чтобы там задержался, но надо было вернуться в

Нюрнберг, – грустно закончил Альбрехт. – До сих пор вспоминаю

ранние утренние часы, когда забирался на крышу дома, чтобы

насладиться восходом солнца из-за колокольни собора Святого

Марка. Дома настолько теснились друг к другу, образуя глубокие

колодцы сумрачных дворов, что едва не рукопожатиями из окон

 

отвечали соседи на радостное сердечное «Бонжорно!», эхом раз-

дававшееся отовсюду. А вечерние часы будто созданы для песен

гондольеров, доносящихся с многочисленных каналов. Друг мой,

это надо услышать, побывать там!

 

Тильман вдруг подумал, как бы могла сложиться его жизнь,

если бы после своих ученических странствий поехал из Ульма по

другую сторону Альп, а не в Вюрцбург. Почему судьба не одарила

его путешествием в Италию? Голос Альбрехта вернул его к дей-

ствительности.

– А еще я побывал в Болонье и Риме. Причем встречался не

только с художниками, но и с учеными, математиками, архитекто-

рами. Эти поездки очень обогатили впечатлениями, знаниями, а

главное – позволили познать самого себя, свои желания.

 

Его новый друг не хвастал, как иному могло бы показаться. Он

просто делился с Тильманом полученными впечатлениями, как тот

делился своим пониманием и дружеским расположением. Без со-

мнения у них была духовная общность.

 

– С тех пор я использую итальянские мотивы, особенно вене-

цианские, в своих гравюрах и на дереве, и на меди.

– О, да! У меня есть книга «Корабль дураков» Себастьяна Бран-

та с вашими знаменитыми гравюрами и еще молитвенник так же

с гравюрами. Знаете, уважаемый Альбрехт, книга «Апокалипсис»

с ксилографиями просто потрясает. Диву даюсь, как вы находите

сюжеты для своих произведений?!

– Слава Господу, что дает возможность пользоваться богатей-

шим книжным собранием Пиркгеймера. В нем труды античных

авторов Лукиана, Фукидида, Теофраста, Аристофана, Аристотеля.

Я невыразимо благодарен другу за возможность общения с обра-

зованнейшими людьми. Последние пару лет были сделаны много

религиозных гравюр. Серии «Жизнь Марии», «Большие и малые

страсти». Если у вас их нет, с удовольствием презентую вам!

 

– Благодарю, друг мой! Как бы хотелось еще взглянуть на ваши

картины. Много наслышан о портретах. Поистине многогранно

ваше творчество!

– Видимо, все по Промыслу! Я был избран названным членом

Большого совета Нюрнберга. И появилась новая возможность уча-

ствовать в художественных проектах города.

– Над чем работаете сейчас?

– Не так давно закончил алтарь «Поклонение Святой Троице»

по заказу нюрнбергского купца Маттиаса Ландауэра. А в планах

поработать в новой технике – офорте на железных досках. Судь-

бе угодно было дать покровителем императора Максимилиана.

Я вместе с учениками своей мастерской принял участие в работе

над заказом императора «Триумфальной аркой», а сейчас продол-

жаем заниматься иллюстрированием (там рисунки пером) одного

из пяти экземпляров «Молитвенника императора Максимилиана».

– Как я рад за вас! Такая безграничная творческая реализация!

Бог вам в помощь! – с чувством гордости за своего собрата прого-

ворил Тильман, к которой, однако, примешивалась и грусть, отсле-

живающая быстротечность времени.

– А я радуюсь вашему нынешнему успеху. Завершение вашего

грандиозного труда – это же событие нашего времени! Весь Бам-

берг гудит, так что и у нас в Нюрнберге слышно! Собственно пото-

му и стремился к встрече с вами.

 

Рименшнейдер положил свои натруженные руки на столешницу.

Они заметно не были похожи на руки собеседника. Выступающие

набухшие вены свидетельствовали о большой физической нагрузке,

напряжении, наполненности творческой энергией. Руки, привык-

шие к резцу и долоту, успевшие позабыть, как ласкал своих муз или

их нежные трепетные фигуры из дерева, в минуты отдыха словно

тяготились бездельем. Дымкой затягивало память о прошлом, о не-

когда сильной цветущей молодости, о триумфе его творений.

Может, пиво тяжестью сказалось в ногах, а может, накопившая-

ся усталость – только Тильман почувствовал, что не ждут его впе-

 

реди ни работы подобные Алтарю Марии, ни Алтарю крови, ни

новой императорской усыпальницы…

Ах, если бы можно было создавать только такие творения, толь-

ко такие священные, нужные людям, без следа тщеславия! Но

больше получается работ без таинства, без истинного отражения

души, не шедевры. Или с годами оскудевают фантазия и творче-

ская сила? Почему его прославленная мастерская все более зани-

мается обыкновенным промыслом?

Дюрер заметил, как пасмурной тенью накрыло собеседника.

Слегка растерялся и даже смутился.

Как все же Фортуна одаривает любимчиков. Кому реализация в

работе, кому – в детях. Но то и другое со временем начинает жить

своей жизнью, покидая создателей.

 

– Дорогой друг Альбрехт, мне бы очень хотелось узнать о Фай-

те Штоссе. Судьба лет семь назад неожиданно свела нас. Он тогда

приезжал в Ротенбург из Мюннерштадта. Одна лишь долгая ноч-

ная беседа сделала нас близкими друг другу, позволила нащупать

нити духовной связи. Могли бы вы что-нибудь рассказать о его ны-

нешних делах?

И Дюрер поведал об участи, постигшей опального Штосса.

– Вы знаете уже, что он скрывался у своего зятя в Мюннерштад-

те. Когда же он возвратился в Нюрнберг, то снова попал в тюрьму

на четыре недели по приговору Городского совета. Он все хотел

доказать неправомерность своих долгов, освободиться от запрета

покидать город и добиться разрешения посещать ярмарки. Одна-

ко только усугубил свою и без того скандальную репутацию. Как

его только не называли: и помешанным крикуном, и беспокойным

и нечестивым бюргером. Только вмешательство императора Мак-

симилиана помогло Штоссу восстановить «потерянную честь». У

него вновь появились заказы, прежде всего, кайзеровские.

– Удивительный и очень интересный человек!

– Да, столько пережить! И все же это не подорвало его творче-

ской страстности и силы. Представьте, ведь он сумел восстановить

 

свое потерянное состояние и сколько он еще создал прекрасного!

Его творчество высоко ценится. Он даже изготовил скульптуру

Святого Роха для флорентийской базилики Сантиссима-Аннун-

циата. Многогранность всей его деятельности производит впечат-

ление избытка сил. И эти силы проявляются не только в художе-

ственном творчестве, но и в его страстной предпринимательской

деятельности.

– Для меня он особенно интересен, – продолжал Дюрер, – тем,

что не поддался соблазну создавать итальянскую скульптуру. Штосс

ведь человек своей собственной культурной среды. Мы нередко

видимся на праздничных событиях нашего города. При случае не-

пременно расскажу ему о вас.

– Слава Господу, что уготовил нам встречу! – они подняли по-

следний тост. Потом расплатились с любезным хозяином и вышли

в плотно укрытый сумерками Бамберг.

 

 Вид на Цитадель Мариенберг

 

Глава 6. Крестьянское восстание

 

Завершение пребывания в Вюрцбурге – Арест –

В казематах цитадели Мариенберг – Чудесное спасение –

Возвращение домой – Четвертая жена Маргарета Турнер

 

Наступил последний день пребывания в Вюрцбурге – столице

Франконии. В который раз бродил по знакомым улочкам, впиты-

вая, как мне казалось, дух того средневекового города, в котором

жил мой герой. Всякий раз, выходя из дома номер 1 по Франциска-

нергассе, представлял куда бы мог отправиться Тильман – в Рату-

шу ли, в кирху, в Гильдию, на встречу с заказчиками, или в трак-

тир, кстати, и поныне существующий старейший трактир города.

Я просто выбирал любое направление.

Я реалист, с известной долей скепсиса отношусь к идее парал-

лельных миров, новой парадигме науки о структуре мироздания,

и даже якобы найденным порталам в эти миры. Но в каком-то за-

коулке души обитает (чувствую по снам) некое открытое для чуда

существо, которое даже и не пытается вступать в спор с логи-

кой, – просто верит в чудо, возможность фантастических событий.

Даже представить не могу, если б такое произошло, что я оказал-

ся бы рядом с моим властителем дум. Какой бы была наша встреча?

Успел бы я выразить восхищение, решился бы протянуть ладонь для

рукопожатия, чтобы ощутить энергетику его гениальных рук?..

 

Многочасовые прогулки по городу мастера Рименшнейдера. Ныне

в Вюрцбурге более 50 церквей, многие из которых действующие. Обо-

шел с десяток, в первую очередь те, где представлены работы скуль-

птора Рименшнейдера или их копии. Просто чудо, что не все они ис-

чезли во времени, избежали разрушения, тлена, забвения в течение

пяти веков с пожарищами войн, катастрофами, чумой и холерой.

Усыпанные машинами любые мало-мальски доступные для

них места, не отмеченные запрещающими знаками, – выкроенные

в пространстве города парковки, реалии времени нынешнего. Как

 

коновязи, лотки с водой и мешки с кормом для лошадей горожан,

ландскнехтов, путешественников – во времени минувшем.

 

Постоял на рыночной площади. Подошел к Капелле Марии.

В сумерках искусная подсветка фигур Адама и Евы, Апостолов пря-

тала шпили колокольни и башен, делала всю громаду храма краси-

вой гигантской шкатулкой. Современного человека трудно удивить

световыми феериями. А когда и от чего у него дух захватывает? На-

верное, случается, когда открывается вид сверху, а не снизу. Вот мы

часто ли в суете будней смотрим вверх? Если и запрокидываем го-

лову, чтобы взглянуть на бездонное небо или пушистые облака так

ненадолго, скорее, чтобы оценить погоду. Не успевает диафрагма

подняться, впустить в легкие вместе с воздухом и простор, и синеву.

Время быстрое, дыхание короткое.

Интересно, как же люди того времени воспринимали громады

храмов, величие парящих алтарей. Это ведь нам сейчас доступны

скоростные лифты, небоскребы, площадки обозрения телебашен.

Можем смотреть спокойно на ландшафт с высоты птичьего полета,

даже не взлетая как Икар. Просто на экранах телевизоров, планше-

тов, смартфонов. Какой-нибудь баннер или витрина десятиметро-

вая нас уже не потрясают. Привычно.

 

Я вошел в Капеллу. Шла вечерняя служба. В огромном храме

десятка два присутствующих. Свет электрический – ни в какое

сравнение со свечами и факелами, лампами, но он приглушен. Эго-

изм современного человека тут не поддерживается мощью про-

гресса. А, может, рачительность.

Стройное пение псалмов, ненапряженные спокойные лица и му-

зыка органа – до дрожи, до трепета души. Вот где оказывается ее

голубушку можно подловить, дать возможность раскрыться, воспа-

рить, наполниться божественными ощущениями, светом. Не думал,

что задержусь тут более получаса, но просидел до конца мессы.

Слова песен слетали с уст, взмывали вверх, в вышину храма,

звучали эхом.

 

Ныне говорим – классная акустика или стереозвучание. А ду-

ша-то за звуками устремлялась также вверх, заставляя подымать-

ся диафрагму, вбирая воздух, энергетику места, горящих свечей и

умиротворение.

 

Сумерки наплывали на город. Зажигались фонари. Копии скуль-

птур Рименшнейдера на табернаклях храма не первый век присту-

пали к ночной службе.

Прошел через площадь к Ратуше, самой высокой среди сохра-

нившихся германских ратуш. Здесь всегда многолюдно. Самая

оживленная улица города, ведущая на старый мост. Сюда к вечеру

у многочисленных статуй заступников города: Килиана, Колоната,

Тантана и других святых, собираются туристы со всего Вюрцбур-

га, чтобы отведать чудного франконского вина. Почти все камен-

ные перила моста уже заняты. Если свободны, то там уже стоят

опорожненные фужеры и бокалы. Особая милая располагающая

атмосфера, неспешные беседы со случайным знакомым – такова

многовековая традиция.

Вюрцбург со времен Империи являлся центром франконского

виноделия. Вино здесь считалось второй валютой и даже офици-

ально принималось в зачет при уплате налогов. Оно употребля-

лось повсеместно, в буквальном смысле вместо воды. Франкон-

ское вино признавалось даже за лекарство. Это повелось, после

очередной эпидемии чумы, когда горожане по совету лекарей пили

особенно много вина для профилактики и от чумы, и от холеры.

Это с тех времен дошла присказка: «Frankenwein ist Krankenwein!»

(«Франконское вино – больничное/лечебное вино!») Вот и пили

вино вместо воды. С раннего детства. И сегодня вюрцбургское

вино считается одним из самых лучших напитков не только во

Франконии, но и во всей Германии.

 

Францисканергассе жил своей обычной жизнью. Редко можно

было встретить прохожих горожан, все больше гости города да ту-

ристы. Ярко освещалась вывеска гриль-кабачка над переулком.

 

По заведенному обычаю вечерами тишину переулка наруша-

ла очередная экскурсионная толпа, сопровождаемая ночным до-

зорным с пикой и фонарем. Он начинал рассказ с указанием на

средневековую достопримечательность – дом Рименшнейдера из-

вестного скульптора, резчика по дереву, каменотеса и бургомистра

Вюрцбурга. От дома, правда, сохранилось лишь место, но средне-

вековый флер, фонарь и пика, мемориальная доска на доме делали

свое дело – подогревали восторженный интерес.

Уже с неделю присутствие нового жильца-квартиранта внесло

разнообразие в проводимые экскурсии. В окне красовался бюст Ри-

меншнейдера из липы. В итоге экскурсанты после слов стражника

поворачивали головы к окнам второго этажа, видели бюст скульпто-

ра, радостно махали... Иногда они заставали в окне меня, и тогда при-

ходилось также делать ответное приветствие. Итак дважды-трижды

каждый вечер. Конечно же, туристам показывали и рассказывали и

про другого примечательного горожанина архитектора Неймана, чье

творение оставило след напротив дома Рименшнейдера.

Последняя ночь в доме Мастера. Назавтра неблизкая дорога до-

мой с огромным багажом новых впечатлений и воспоминаний. На

столике выросла заметная горка из сувениров и книг о Рименш-

нейдере, открыток, буклетов и путеводителей по Вюрцбургу, Бам-

бергу, Ротенбургу, Креглингену, Детвангу.

Просторная кровать наводила на мысль о некогда огромном

ложе самого владельца дома, бывшего на голову выше всех. Прав-

да, вызывало улыбку недоумения окно в спальне, располагавшееся,

скорее, на уровне его колен, так как даже мне надо было пригнуть-

ся, закрывая шторы от любопытствующих взглядов экскурсантов.

Снизу доносились волнами запахи жареного мяса из нынешней

таверны, располагавшейся, быть может, на месте кухни-столовой

мастераТильмана. Пожалуй, единственный минус для этой чудес-

ной квартиры в таком историческом месте.

По телевизору показывали концерт средневековой музыки.

 

 

.......................................

 

Утреннее солнце как всегда отразилось в окнах верхнего эта-

жа дома напротив, за которым виднелся на горе епископский за-

мок. Но разбудили не лучи, квадратным пятном окна передвигаясь

к кровати. Разбудила ставшая постоянной опоясывающая спину

и ноги боль. В первое мгновение боязно было подумать о движе-

нии. Осторожно потянул одну ногу, другую, спина откликнулась

выстрелом с рассыпавшимися на колючки болями. Отвыкшее от

постели тело словно страшилось неги, оставаясь в постоянном на-

пряжении ожидания боли. Во рту пересохло. Спасибо Маргарете

за приготовленный стакан с привычным разбавленным вином. Он

потянулся за ним, но тут же отозвалась боль в суставах пальцев.

Вырвавшийся стон уже становился сигналом пробуждения для до-

машних. Горько было сознавать себя такой развалиной. Да и страх

продолжал кружить у изголовья: вдруг опять повторится пережи-

тый ужас, а уже ни сил, ни здоровья, ни веры в благополучный

исход нет. Послышался скрип лестничных ступенек, поспешные

шаги жены Маргареты Турнер, ставшей ему четвертой женой по-

сле смерти Маргареты Вюрцбах.

 

Всплыло воспоминание того страшного утра с гулким топотом

группы вооруженных людей епископского войска, вломившихся в

его дом пару месяцев назад. Пробуждение было резким, насиль-

ственным. Грубые, молодые в основном, наемники особо не замо-

рачивались, что перед ними уважаемый в городе человек, бывший

бургомистр, член Городского совета города уже более двух десят-

ков лет.

Они стащили его с кровати, резко отпихнув жену, бросившуюся

к нему с плащом. Предательски дрожавшими пальцами рук, пре-

жде создававшими божественные скульптуры, Тильман пытался

застегнуть пуговицы рубахи. Ноги его от волнения не попадали в

башмаки. Кто-то стянул, смеясь, с головы ночной убор, унизитель-

но обнажив седую с залысинами голову.

Испуганным криком старый мастер попытался остановить бро-

сившихся на ландскнехтов сыновей, прибежавших на помощь с

 

учениками, подмастерьями и слугами. Ландскнехты бесцеремон-

но пиками колотили домашних, мечущихся в ужасе от вторжения,

расчищали проход во двор, буквально волоком таща за собой плен-

ника. Рименшнейдер осознавал всю бесполезность сопротивления.

Было ясно – случившееся в начале апреля восстание мятежных

горожан и крестьян против епископов, монастырей и замков, ко-

торое он с другими радикально настроенными бюргерами поддер-

жал, в надежде как-то реализовать гражданские проекты импер-

ской реформы, было обречено. Во многих немецких землях тогда

часто вспоминали пророчество: «Кто в двадцать третьем году не

умрет, в двадцать четвертом не утонет, а в двадцать пятом не будет

убит, тот скажет, что с ним произошло чудо».

Когда человеку за шестьдесят, вряд ли стоит ожидать от него

опрометчивых решительных действий. Однако общий подъем и

вера в возможность покончить навсегда с произволом епископов,

от которого так долго страдали жители Вюрцбурга, оказались таки-

ми заразительными, что Рименшнейдер согласился стать одним из

руководителей антиепископской «партии», поддержанный други-

ми членами городского совета, и прежде помогавшими ему, когда

он был бургомистром. Уважаемый Мастер пытался посредничать

между епископом и бюргерами, вольно или невольно оказавшими-

ся в лагере тех, кто взялся за оружие. Однако только нажил врагов

с обеих сторон. А утопические надежды на претворение «Хейль-

броннской программы», проекта политического переустройства

Германии, когда все власти должны быть подчинены императору,

князья – превращены в должностных лиц империи, а духовенство

лишено светской власти, так и оставались надеждами, хотя послу-

жили детонаторами для общественного взрыва.

Вюрцбург стал центром повстанческого движения в ходе кре-

стьянской войны. Горожане, поддержанные городским советом,

примкнули к восставшим крестьянам, которые во главе со знамени-

тым Гетцем фон Берлихингеном заняли город и устроили неподалеку

от рыночной площади свой штаб, прозванный Штахелем, потому как

на воротах для опознавательного знака повесили палицу с пиками.

 

Бюргерская оппозиция, выражавшая на первых порах чаяния

широких масс населения, ставила своей целью упразднить като-

лическую церковь, создав взамен «дешевую церковь» без побо-

ров, платы за обряды. И все это объявлялось началом общего со-

циального переворота и установления повсеместного равенства

людей.

Вооруженные отряды восставших занимали города, замки, мо-

настыри и господские имения, производили разделы имущества

феодалов среди крестьян и горожан.

Крестьяне, измученные непомерными налогами, жизнью впро-

голодь, скорыми расправами феодалов господ, вместе с городской

беднотой, плебсом громили ненавистные дома, за стенами которых

чувствовалось богатство, да и просто достаток. Ненависть в паре с

завистью не позволяли задуматься.

 

Как в половодье вода уносит все поверхностное, ненадежное,

не имеющее глубоких корней, превращая это в огромную разру-

шающую и неуправляемую массу, так и восстание наполнилось

заразительным бунтом против вся и всех, оправдывая месть неу-

строенной ненавистной жизнью.

Люди позабыли трепетное сопереживание проповедям с цер-

ковных амвонов, как и божественное звучание органов под сво-

дами, куда все же имели возможность воспарить их души. Как

могло случиться, что бывшие прихожане, прежде преклонявши-

еся перед красотой, как им казалось – неземной, святостью, те-

перь крушили благостные лики святых, выволакивали без разбо-

ра служителей церквей, учиняли расправы. Стало быть, красота

внешняя не помогла найти красоту внутри себя, не смогла найти

того, чего не было. Вандализм во все века являлся руками тьмы

и невежества.

Как больно было смотреть старому мастеру Тильману на раз-

битые скульптуры прежних каменотесов, свои собственные, его

учеников. Каждая работа – это такое же выстраданное дитя, к ко-

торому мастер, как и мать, успевает привязаться.

 

 

Грабежи, насилия и вандализм оттолкнули от восставших мно-

гих из числа сочувствовавших движению, успеху которого к тому

же препятствовали разрозненность, крайне плохое вооружение,

непривычка к дисциплине, неорганизованность, недостаток в опыт-

ных вождях. Восставшие долго и безуспешно осаждали резиден-

цию епископа, находившуюся в мощной, опоясанной двумя ряда-

ми стен крепости Мариенберг на высоком левом берегу Майна.

Но в решающей битве 4 июня 1525 рыцари нанесли им сокру-

шительное поражение. Крестьянское войско было разбито, епи-

скоп завладел Вюрцбургом, и началось с величайшей жестокостью

избиение повстанцев. Сотни трупов почти покрыли Майнский

мост, соединявший город с крепостью. А в самом городе, как в

прочем и других местах, войска Трухзеса, главнокомандующего

военными силами Швабского союза, убивали всех находившихся

внутри городских стен крестьян.

 

Потом стали хватать членов городского совета. Уже в казематах

цитадели Мариенберг Рименшнейдер узнал, что почти все члены

совета разделили его участь. Допросы и пытки не оставляли вре-

мени для отдыха палачам, отчего те становились все безжалостней.

Ценой неимоверного напряжения Тильману удавалось долго стой-

ко держаться перед палачами, но попадая во мрак своего узилища,

он терял ощущение времени и места. Распухшие, онемевшие пред-

плечья и кисти рук причиняли ему страшные муки, не отпускаю-

щая боль сверлила затылок и спину, обездвиживая. Даже холодный

каменный пол каземата не мог дать ни минуты облегчения.

Во мраке подвала среди криков, стонов, зловония он не знал,

сколько времени ему оставалось для жизни. Допросы и изощрен-

ные пытки калечили тело, но дух было не сломить.

Что поддерживало его в эти жуткие часы? Он был не один – ря-

дом стояли воплощенные им в дереве образы Отца Небесного и

Богородицы. Это давало ему жизненные силы. Потому и была его

работа над Алтарями совершенна, что он духом постиг и прочув-

ствовал крестные муки Спасителя, материнские муки Богородицы.

 

Теперь же собственные истязания воспринимались телом как ни-

чтожное сравнение.

Его спасла Богородица. Трепетная любовь к ней. Как у каждого

католика, у Тильмана были любимые четки, подаренные еще пер-

вой женой Анной. Он любил читать Молитвы Розария, которым

сопутствовали размышления о Радостных, Скорбных и Славных

тайнах, соответствующих определенным евангельским событиям.

Припомнилось ему, как особенно часто читался Розарий с радост-

ными тайнами в дни работы над Алтарем Марии и другими стату-

ями Богородицы, а Розарий со славными тайнами – в дни работы

над скульптурами Спасителя и евангелистов. Тогда в душе его ца-

рила гармония, и не отягощали никакие сомнения.

Но вот уже четвертую неделю пребывания в крепости постоян-

но мысленно проговаривал только Розарий Марии со скорбными

тайнами-размышлениями о предсмертном борении в Гефсиман-

ском саду, бичевании Иисуса Христа, увенчании терниями, крест-

ном пути и смерти на кресте.

 

Все события из жизни Спасителя на земле полны сокровенного

смысла, насыщенного поучением и благодатью, и который пости-

гается лишь постепенно. Четок не было, но старый Мастер пытал-

ся загибать распухшими пальцами каждую декаду молитв Богоро-

дице о тайне Иисуса Христа, свершенной через распятие. Пальцы

едва шевелились, руки до самых плеч сводило судорогой. Ему

приходилось нещадно разминать их, чтобы был приток крови. Это

помогало переносить муки и страдания не только тела, но и души.

Когда вдруг после Скорбных тайн Розария начал читать молит-

вы о Славных тайнах: о воскресении Иисуса Христа, о вознесении

Его, о сошествии Святого Духа, об успении Девы Марии и увен-

чании Ее небесной славой, Рименшнейдер понял, что останется

живым.

Только теперь ему припомнилась давняя встреча с Файтом Штос-

сом и откровение, как Богородица уберегла того от смерти. Вот и

сам он прошел через такой опыт.

 

 

Тильман жадно осушил поданный женой стакан, зябко кута-

ясь в одеяло в надежде хотя бы ненадолго погрузиться в лечащий

душу и тело сон. Но мозг лихорадочно продолжал прокручивать

картинки событий.

 

После двух месяцев в казематах цитадели старый скульптор

был отпущен. Из крепости Рименшнейдера забирал сын Йорг.

Торопливо, но осторожно – каждое движение причиняло ему не-

стерпимую боль – спустились по крутому склону холма. В ушах

еще слышался громыхающий стук тяжелых засовов ворот замка.

В молчании прошли через мост, еще каких-то пару месяцев назад

заваленный телами пытавшихся штурмами взять укрепленную

епископскую крепость. Уже подойдя к неохраняемым воротам го-

рода, Тильман обернулся и взглянул на замок. В это летнее сол-

нечное утро цитадель надменно парила над Майном и покоренной

округой.

 

Опираясь на руку сына, старый мастер вошел в неохраняемые

ворота. Что это? Чистый перезвон колокола Святого Лоренца,

огромная, сияющая Рыночная площадь! Журчание прекрасных

фонтанов… Нет, это звон гулко пульсирующей крови в ушах, это

яркая вспышка боли, опоясавшая голову, подкосившая ноги.

Что сталось с красавцем городом? Базарная площадь, ратуша,

рыбный рынок, церкви, безлюдные улочки. Не было слышно при-

вычного городского шума. Только журчание воды в фонтане да

гулкий стук их собственных шагов по мостовой противились раз-

литой безысходности.

 

И припомнился мастеру давнишний сон после того, как овдо-

вев в третий раз, вновь женился. Будто он возвратился в Вюрцбург

и нашел все чужим и изменившимся. Многие дома лежали в раз-

валинах, почти все храмы разрушены, статуи мадонн и святых раз-

биты, а сохранившаяся башня ратуши напоминала оплывшую, но

уцелевшую свечу среди обгоревших развалин. Сквозь слезы, засти-

 

лавшие глаза, он пытался отыскать знакомую улицу, где счастливо

жил в окружении жены, детей, прислуги и соседей. Проснувшись

тогда, он долго лежал в оцепенении, словно мумия в ожидании,

что кто-нибудь, наконец, освободит его из этого саркофага.

Но сейчас не сон. Разоренный город. Видны следы, как гнев

плескал наотмашь по древним стенам храмов, сносил головы ста-

туям святых и мадонн, а иные вообще разбивал вдребезги.

На пути к дому встречались разрушенные дома и даже обуглен-

ные. В их переулке пострадали несколько домов. Просто чудо, что

огонь не зацепил его дом, мастерскую.

 

Жена Маргарета с плачем кинулась навстречу, припала к его

груди. Он попробовал опереться, а она вдруг увидела, что муж

стал заметно ниже прежнего своего исполинского роста. Растре-

панная седая голова словно стремилась укрыться в ключицы, а

приподнятые острые плечи настороженно пытались огородить хо-

зяина от ожидаемых неприятностей. Он еще заметней сутулился.

Так что даже не пригнулся как обычно, входя в дом. Дети и внуки,

оставшиеся ученики радовались его возвращению, в тайне наде-

ясь, что возвратится прежняя жизнь.

 

Только по-прежнему быть уже не могло. Среди горя, смертей,

страданий, после жестокого подавления восстания не могло быть

прежней жизни. Без радости в душе, без трепета в минуты, когда

резец освобождал из дерева или долото из камня черты Спасителя

или Мадонны, уже не могли создаваться скульптуры. Рукам доста-

лось, как и телу, дикими болями отвечавшему на любые движе-

ния и прикосновения. И все же он первым делом доковылял через

внутренний двор к своей мастерской. Сердце сжалось, задрожали

губы. Не пряча слез, лишь издали взглянул на начатые работы ка-

менотесов.

Вспомнил старый Мастер последнюю большую работу из пес-

чаника – алтарь «Оплакивание Христа» для монастыря цистерциа-

нок в Майдбронне. Там еще он одного из учеников Иисуса наделил

 

своими чертами. Тильман вдруг понял, что больше не возьмет в

руки зубило и долото. Камень стал для него чужим после камен-

ных казематов крепости. Неужели он никогда более не сможет за-

ниматься любимым искусством?

Да, за многое в жизни приходится платить: за славу, чрезмерный

успех, гордость и самодовольство, за ощущение превосходства и са-

молюбие. И самый легкий вид расплаты – деньгами. Но он, видно,

не так уж много набрал грехов – отделался частичной конфискацией

имущества, оставаясь еще достаточно богатым человеком.

 

Махнув рукой на несостоявшийся сон, мастер, кряхтя, поднялся

с кровати. Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса

домашних. Патриарха в семье побаивались и любили. Сыновья вы-

росли, выучились у отца, стали хорошими мастерами. Мастерской

отца уже давно управлял сын Йорг и у него это хорошо получалось.

Ханс ушел в Нюрнберг и там работал как скульптор, а Бартоломе-

ус отправился работать художником в южный Тироль. У дочерей

своя семейная жизнь, давно сделали его дедом. Супруга Марга-

рета Турнер занималась и большой семьей, и всем хозяйством.

По возвращении из крепости, пока он приходил в себя, Тильмана

вообще перестали отвлекать делами. Помогали ему спускаться в

его мастерскую, где он, устроившись в любимом кресле, надолго

погружался в воспоминания о том, как прежде наслаждался тут

радостью творчества, снимал с души груз образов. Припомнилось

даже, как, бывало, до хрипоты спорил с заказчиками, а потом вдруг

неожиданно соглашался. Но, однако, в целом никогда не поступал-

ся правдой, правдой художника. Впрочем, он сам отметил: с года-

ми его характер становился заметно крут.

Вот и теперь он по-стариковски брюзжал, пока жена проводила

его в мастерскую, усадила в кресло, приветливо похлопав по пле-

чу, удалилась заниматься хозяйством.

 

Все оставалось на своих местах, как он любил, – инструменты,

разложенные по ящикам, эскизы и рисунки, старые мерки.

 

Фигура его милой Анны Шмидт все так же стояла на консо-

ли у окна. Прежняя светлая липа потемнела, оттого казалась будто

время так же оставило след на ее лице. Если бы она сейчас смогла

увидеть мастера – не прежнего увальня Тильмана, а на много лет

постаревшего, с лицом посеревшим, но не от каменной или дре-

весной пыли, со впалыми щеками, растерявшего былую шевелюру

и лучезарный цепкий взгляд. Признала бы в этом усталом, старом,

сильно поседевшем человеке прежнего любимого мужа? Учащен-

но забилось сердце, словно подстегнутое воспоминаниями.

Быть может, Анна так же мило и кротко улыбаясь, позволила

снова высвободить локоны из-под чепца и прижалась бы лицом к

его уже таким со вздутой сеткой вен и старческими пятнами, но

еще теплым ладоням. Рассказывая о проделках любимой дочери,

добавляла ему радость от долгожданного отцовства. Она больше

всех остальных его жен бывала тут с ним. В зимние месяцы бы-

стро вечерело, и все рано укладывались спать. Тогда Анна подол-

гу оставалась в его мастерской. Пристроившись ближе к жаровне,

затаив дыхание, наблюдала, как сосредоточенно умелыми движе-

ниями резца он высвобождал из куска дерева укрытые там изуми-

тельные фигуры.

 

Тильман стряхнул нахлынувшие воспоминания, отметил, что

стал по-стариковски сентиментальным. Придвинул эскизы новой

работы для монастыря бенедиктинок в Китцингене. Давно уже не

было крупных заказов. Из последних, помнится, как раз до кре-

стьянского восстания, года за два, был церковный алтарь для мо-

настыря цистерцианок, да чуть ранее надгробие для епископа Ло-

ренца фон Бибры в Вюрцбургском Соборе и скульптура Марии для

церкви Св. Марии в Фолькахе.

Он как раз был занят этой работой, когда приехавший прове-

дать отца, сын скульптор Ханс рассказал о последней законченной

работе Файта Штосса – Алтаре Марии для Нюрнбергской церк-

ви кармелиток. Рименшнейдер еще хотел непременно побывать в

Нюрнберге. Но вскоре случилось крестьянское восстание.

 

После известных печальных событий старый мастер уже не по-

кидал города. Возраст, пошатнувшееся здоровье, растерянность и

непонимание реалий нового времени.

Он особо не вмешивался в дела сына и перешедшей к нему

мастерской, больше занятой обыкновенным промыслом. Но руки

мастера не могли отказаться от любимой страсти – резьбы по де-

реву. Он делал небольшую пластику, фигурки ангелов и мадонн,

рождественские ясли и забавных зверушек для своих внуков. Да, с

приходом старости мучила немота в суставах, жжение в пальцах,

оскудевала творческая сила, но не исчерпалась фантазия.

Все реже удавалось выбираться к виноградникам на любимых

холмах. Долгие пешие прогулки, да и то с помощью внуков или

сына, давались уже с трудом. Устало доходил до Ратуши, практи-

чески не встречая прежних знакомых, обходил стороной злополуч-

ный мост, ведущий к епископской цитадели. Впрочем, крепость-то

как раз отовсюду в городе было видно...

 

Старый мастер подолгу сидел на берегу, смотрел на холмы, обла-

ка, воду и думал, что в жизни много всего было, но прошли и радо-

сти, и печали – радости от рождений детей и горе от потерь вместе

с глубоким отчаянием. И сменили их возникшая усталость серд-

ца, вялость чувств до безразличия, угасание любопытства к окру-

жающему, к новой жизни.

Все блекнет – даже воспоминание о синеве глаз любимой Анны.

И страдания тоже блекнут. Так устроен мир: все непременно меня-

ется. Постоянны только сами перемены жизни. Человек плывет по

реке жизни, постоянно преображаясь, и, в конце концов, перестает

существовать.

Эх, кто бы вырезал портрет его самого сейчас! С выражением

лица, на котором, однако, следы переживаний и боли вытесняет

добродушная стариковская терпеливая улыбка. Портрет не просто

мастера-резчика скульптур, а человека, которому судьба подарила

возможность творить прекрасное во имя божественной славы

.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бюст Т.Рименшнейдера

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Вюрцбургская резиденция.

Фонтан Франкония

 

 

 

 

 

 

Глава 7. Встреча у фонтана «Франкония»

 

Визит к фонтану – Неожиданный диалог – О реинкарнации –

О Северном Возрождении – Духовные собратья –

О Реформации – О мастере Рименшнейдере – Дорога домой

 

День обещал быть теплым. На лазурном небе ни облачка. Едва

заметно осень расплескала краски охры по листве деревьев.

Оставив машину на почти пустынной стоянке у епископской

резиденции, я прошел к знаменательному месту – фонтану «Фран-

кония» перед дворцом. Там у подножия символа Франконии, жен-

ской фигуры с лавровым венком и знаменем, расположились трое

выдающихся горожан Вюрцбурга: скульптор Тильман Рименш-

нейдер, художник Маттиас Грюневальд, поэт миннезингер Вальтер

фон дер Фогельвейде. Каждое утро вот уже 120 лет они начинали

с работы: один сочинял песни, другой готовил холсты, а скульптор

продолжал вырезать фигуру любимой мадонны.

 

– Grüß Gott! – неожиданное приветствие заставило вздрогнуть.

Скульптор Рименшнейдер приветливо улыбнулся.

– Grüß Gott, Мастер! – слегка опешив, ответствовал я.

– Уже не впервой наблюдаю за тобой. Не скрою, весьма при-

ятно, что всякий раз начинаешь обход фонтана с моей стороны.

Стало быть, знаешь меня!

– Вы правы, Мастер! Уже десятка полтора лет, как изучаю ваше

искусство по книгам. И сам занимаюсь резьбой, ставшей для меня

смыслом жизни. Второй раз в Вюрцбурге, езжу по Франконии, чтобы

воочию увидеть ваши творения, дотронуться до них. Четыре года

назад впервые приехал сюда. Прежде не случалось, видимо, не все

еще внутри было готово к встрече с вами. Теперь и своих работ

набралось, и среди них много по мотивам ваших творений. Каки-

ми-то работами был доволен, какие-то считал просто школярством.

Я не лукавлю, но у меня плохо получается оценивать собственную

 

работу. Конечно, хотелось бы узнать мнение о сделанном, а не про-

сто услышать восторженные восклицания близких людей. Пару

раз уговорили все же выставить работы для обозрения. Скольких

внутренних сомнений и переживаний стоило такое мне. По всему

судя, я – совсем не публичный человек. К тому же не могу спокой-

но с внутренним согласием принимать ни похвалу, ни суждения.

Скорей всего это, конечно, гордыня. Всегда предпочту уединение,

нежели услышать возможные пренебрежительные замечания или

оценку невежды.

– Да, помню, и мне через такое довелось перерасти. Но это все

было до той поры, пока воспринимал сделанное мной как свое тво-

рение. Когда же пришло понимание, что я только инструмент Твор-

ца, что созданные мною скульптуры не мои, а с Его помощью, все

стало на свои места. Нашим Создателем даются возможности твор-

чества, возможность воплотить в материале и сделать видимыми

те прообразы, которые посылаются и проявляются в воображении.

С тех пор мои работы – во славу Его. Ведь будучи художниками,

мы творим образы, мы просто призваны хоть что-нибудь запечат-

леть из того, что будет жить дольше, чем мы сами, – улыбнулся

скульптор. – Ведь не случайно же в душе художника возникает об-

раз еще задолго до того, как он станет зримым и обретет реальные

черты. Что это работа души, подсознания, или проникают вибрации

свыше? Ты легко согласишься, что есть много людей, которым дано

глубоко и сильно ощущать красоту мира и носить в душе высокие,

благородные образы. А сколько из них не находят пути, чтобы дать

этим образам выход, оформить и выразить их. Тем самым открыть

радость людям. Да потому что неотъемлемая часть нашего ремес-

ла – терпение, прилежание. Терпение в процессе работы – это не

стремиться как можно скорее воплотить возникшую идею, но и по-

нимать необходимость отдыха как подготовку к следующему этапу.

А если уже рука затекла от сжимания резца, плечо каменеет, все тело

кричит, все мышцы мечтают перегруппироваться, но тебя захватила

работа, – ты просто не можешь управлять процессом. Он не только

в твоих руках, он – в тебе самом, в теле.

 

– Как верно, у меня действительно не достает терпения дать ру-

кам полноценный отдых. Желание быстро сделать работу настолько

велико, что оторваться невозможно. Оно просто игнорирует каме-

неющие мышцы с зажатым резцом в руке, тело, его естественную

надобность в отдыхе. Не терпится скорее получить результат.

– Друг мой, что есть нетерпение, если не вожжи в руках упрям-

ства? – понимающе усмехнулся мастер. – Упрямство не признает

усталости. По себе знаю: новые образы, громоздясь, захватывают,

и ощущается тревожная, мучительная переполненность сердца. И

так спешишь явить это миру, что слышать ничего не хочешь! Чего

удивляться, когда с возрастом дадут о себе знать и сердце, и суста-

вы, и слух. Мастер задумался.

 

Я не решался нарушить его молчание. Казалось, его слова за-

интересовали и соседей по памятнику. Художник Грюневальд от-

вел взгляд от своей картины, а миннезингер Фогельвейде перестал

подпирать кулаком бороду, расправил затекшие плечи.

 

– Чтобы в старости не оказаться в одиночестве и разочарова-

нии, – продолжал Рименшнейдер, – следует укротить свое упрямство,

да и высокомерие тоже. Из-за них человек избегает перемен в себе, не

хочет менять свое понимание жизни, теряет чувства меры, такта, инте-

рес окружения к себе. Не раз говорил своим ученикам: главное, чтобы

не было прельщения мастерством, своей исключительностью. – Ма-

стер поправил выбившуюся из-под шляпы прядь волос. – Я всегда

почитал совершенным Творца. А вот Его творение искажаем мы,

люди. Мы же замечаем вокруг и несправедливость, и наличие зла, и

то, что нарушает гармонию жизни, природы. Ну а те, кто недовольны,

ропщут, осуждают, – тем самым предъявляют претензии Создателю.

И вот ведь как получается: чем больше замечаем негативного вокруг

себя, тем больше мы его накопили уже в самих себе. А чем меньше

претензий – тем светлее человек, тем легче быть с ним рядом. Думаю,

не воспринимаешь мои слова как брюзжание старика?

– Нет-нет! Что вы! – поспешил ответить я.

 

 

Мастер Тильман отложил в сторону фигуру мадонны, резец,

стряхнул стружки с фартука.

– А знаешь, в наше время Художник, будь он скульптором, жи-

вописцем, гравером, золотых дел мастером – все равно был ре-

месленником. Скульпторы, например, не относились к «творцам

изящного и прекрасного» и входили в одну гильдию с деревообра-

ботчиками и каменотесами. Сама работа с камнем считалась не

престижной, а тяжелым ремеслом, хотя создавались шедевры. Это

итальянец Микеланджело вернул скульптуре славу и блеск, утра-

ченный со времен античности.

 

Мастер с любовью оглядывал фигуру Мадонны. Женщины, лю-

бимые черты которой он привносил в деревянную скульптуру, уже

давно нет, но запечатленная в его творении, всегда будет оставать-

ся прекрасной с необычайной печальной улыбкой. Многие века бу-

дут любоваться ею, потому что в ее лицо, фигуру, руки скульптор

вложил всю нежность, восхищение и тоску любящего человека.

 

– Возможно, тебе понятны мои чувства в моменты, когда работы

завершены, отданы или установлены. Они уже радуют других, соби-

рают в мой адрес хвалебные слова, а я вдруг вижу то, что уже нельзя

переделать, подправить. Хотя, скорее, я тоже лукавлю: мне просто не

хочется вот так распрощаться с ними, моими детищами, к которым на-

столько привязался, что с их уходом чувствую опустошенную душу,

как, впрочем, и мастерскую. И тем удрученней, чем сильнее привязан-

ность. Быть может, это ахиллесова пята каждого творческого человека.

– У меня не было таких грандиозных работ, как у вас. В целом

же парковые фигуры, мелкая пластика подобных эмоций не вызы-

вали. Однако, вы правы: есть такие работы, к которым, что называ-

ется, прикипел. Так они и остаются рядом со мной… в доме. А за-

меченные огрехи в работе, которые другим и не заметны, правда,

удручают. Нелегко признаться в том, что терзает, наверное, такой

характер. Как-то не очень легко схожусь с людьми, хотя творче-

ский человек мне всегда очень интересен.

 

 

Я наблюдал за четкими движениями резцом. Вот пальцы ма-

стера пробежали по острым линиям проявляющегося лика, словно

бы проверяя каждую черточку с запечатленным в сердце родным

образом, вспоминая сладко щемящее чувство былого осязания. Ви-

димо, только с таким душевным трепетом и создавались его гени-

альные произведения. Таким таинственным образом рождалась и

незабвенная Мадонна.

 

– Хочу заметить, – прервал молчание резчик, – если просто до-

веришься пальцам, на ощупь, они непременно извлекут из дерева

черты одного и того же любимого тобою лица… матери или твоей

первой женщины… Ты присмотрись к своим работам. Наверняка

эти черты повторяются у разных фигур. Это бесследно не проходит.

 

Нестерпимо захотелось закурить. Никак не удается устоять про-

тив этого искушения. Воли не достает. По-видимому, слова масте-

ра зацепили. Он сказал то, что уже приходило в голову и не раз.

Вдруг в лице скульптуры обнаруживал черты своей первой сер-

дечной привязанности. Ну а все женские фигуры без сомнения

повторяли своими изгибами, бедрами, плечами мою многолетнюю

спутницу по жизни.

Заметил, что мастер сочувственно поглядывает на меня. Как же

хорошо было ему обходиться без табака и этой страсти, не призна-

ющей ни доводы рассудка, ни присущий любому животный страх

перед болезнью тела.

 

– Друг мой, ты веришь в реинкарнацию? – неожиданно уди-

вил вопросом мастер Тильман. – Задумывался об этом?.. Как я

понимал это тогда? Как ощущение, что я уже жил прежде. Я не

был дальше Боденского озера, но в памяти иногда, чаще во сне,

всплывало, будто видел бескрайнее пространство моря, видел та-

кие огромные волны в непогоду, которые никогда даже на большом

озере не возникнут. Эти волны в ярости бились о белые скалы, за-

кипали от негодования и невозможности достичь высоких сосен

 

на их макушке. В другое время они ластились у подножия скал,

плескались, перебирая прибрежные камни, пряча в них яркие сол-

нечные камушки древесной смолы. А уж противоположного берега

точно не видел даже в самую ясную погоду. Всех удивляло, откуда

уже сызмальства знал я все про деревья, их структуру, характер

их волокон. Руки помнили работу с деревом, а воображение ри-

совало высеченные из дерева какие-то фигуры суровых идолов.

Почему так любил взбираться на верхушки холмов, пытаясь уло-

вить особое дуновение воздушных потоков с северной стороны?

Мы состоим из возможностей: руки создают, зрение открывает

образы и запечатленные в душе, и новые вокруг, сердце изливает

любовь. Так души воплощают накопленный творческий потенци-

ал. Наши вечные души… Мы начинаем проявлять заложенную в

душе образную память, хотя отлично понимаем, что никогда рез-

цом не сможем в совершенстве передать сияющий образ Создате-

ля или святых. Тем самым получаем возможность стать чуть-чуть

ближе к божественному, заложенному внутри нас. Мы осущест-

вляем себя, создавая одухотворенное искусство, не запятнанное

тщеславием или вожделением, оставляя после себя нечто такое,

что переживет нас. А неосуществление случается, когда создают-

ся просто милые, восхитительные, но неодухотворенные вещицы,

пусть даже выполненные с большим мастерством на радость лю-

бителям искусства. Они тоже могут украшать даже церкви, но не

будут истинными отражениями души, не будут священными. Зна-

комо ли тебе нечто похожее? Вот ты создал несколько скульптур. И

если вдруг одна из них действительно удалась, значит, ты проявил

мастерски один из образов, запечатленных в памяти души, значит,

ты осуществил себя. Не в каждую душу вкладывает природа даро-

вания, а в созревшую, подготовленную прошлыми жизнями. Что-

бы человек сумел выполнить свое самое высокое и единственно

осмысленное предназначение. Для творческого человека это почти

увековечение бренности жизни, воплощенное в камне, дереве или

картинах. Потому-то созданный художником образ всегда остается

неизменным.

 

 

Приступ кашля прервал его. Профессиональный знак камено-

теса. Каменная пыль, да и древесная ложатся в первую очередь на

того, кто ее создал зубилом или резцом. Впрочем, как и все, сде-

ланное нами, рано или поздно ложится на наши же головы.

 

Через некоторое время Мастер продолжил.

– Вот ведь как получается: душа не раз приходит снова и снова

на эту землю за задачами, стало быть, еще не все уроки пройде-

ны правильно. Или работы вообще еще непочатый край?! Более

не воплощающиеся души, видно, уходят на покой к Отцу в Его

Обитель. И это те души, которые воспарили, наполненные не зна-

ниями, а набранным опытом от правильного взаимодействия с ми-

ром, с окружением в любви и радости, обрели легкость. Когда они

могут в один вздох вместить целый мир, когда уже нет претензий

ни к чему, потому что постигаешь до конца Промысел и Совершен-

ство созданного мира.

– Как-то не приходило на ум. Хотя если подумать, уже не раз

ощущал, словно душа сигналит, что не все так просто складывает-

ся в жизни.

 

Я задумался. Может, душа впрямь ожидает перемен во взглядах,

в восприятии событий, в понимании и принятии окружения в его

не такой простой действительности. Днем-то она на побегушках у

рассудка, подмастерьем, затолкавшая знания или даже обретенный

опыт своих прошлых воплощений в глубины подсознания. А вот

в ночи она, пользуясь мгновениями, когда перегруженный претен-

зиями ко всему, утомленный телевизором рассудок погружается в

сон, тогда вырывается на волю… ищет в сновидениях тех, кому

послана в этот мир поддержкой… или ищет учителей… Это те мо-

менты, когда вместе с рассудком вздремнула и гордыня – бич чело-

веческой цивилизации.

 

– Душа пытается разговаривать с нами через сны, – словно уга-

дал мои мысли Мастер. – А если бывают тягостные кошмарные

 

сны? Может, это рассудок все равно пытается удержать ее в цепких

сетях, а она вырывается, ранится…

 

Не знал, что ответить. Непривычно было проговаривать вслух

свои раздумья. Ведь и вправду душа сигналит, испытывает боль ото

всех запечатленных в сознании образов насилия из триллеров, люби-

мых вестернов, из теленовостей. Однако даже в кошмарах всплыва-

ют образы – спасательные круги, возвращая нас к памяти детства…

в состояние ребенка, когда ясно чувствуешь, что без Отца – Водителя

душ человеческих ты – никто. Одному из подобной жути не выбрать-

ся. Ясное чистое восприятие ребенка – ожидание помощи и вера в

спасение через образы родителей, встреченных наставников или еще

не узнанных учителей по жизни. А если и к родителям остаются ка-

кие-то претензии, осуждение их поступков – то где тогда искать при-

бежища? У Отца Небесного? А когда и веры-то спасительной нет?

Нет понимания, что все происходит по Промыслу, что все тобою в

этом мире заслужено и не факт, что только в этом воплощении.

 

– У человека должна быть вера! – убежденно проговорил Ма-

стер. – Это как стержень. И поддерживает только тогда, когда в

помыслах ты устремлен только ввысь к Всемилостивому блага да-

ющему, а не ищешь благ в окружении. Но поверь: ум-разум непре-

менно пытается подмять веру трезвостью суждений, сарказмом,

нигилизмом. Разуму кажется, что он расчищает завалы глупых не-

обоснованных верований, мнит себя мудрым в оценках событий,

поступков людей, непреклонно судит. А невдомек ему, что именно

в этом и проявляется его незрелость, зависимость от привычных

схем, которые цепко держат в рамке убеждений, как правило, на-

вязанных воспитанием или окружением. Зато когда душа освобо-

ждается от привычных схем, становится легче, она воспаряет на

крыльях духа, который приходит ей на помощь. А сверху уже вид-

на земля в целом как единый механизм, где нет стран, народов,

делений на чужих, пришлых и своих, нет превратно понимаемого

патриотизма, национального самоопределения.

 

 

Рименшнейдер вновь взял резец в руки, с усмешкой взглянув

мою сторону.

– Можем ли мы знать: вдруг ты мое следующее новое воплоще-

ние? И кто знает, что ты добавишь к качествам нашей души: тер-

пение, толерантность или гордыню. На исходе моей жизни, душа,

возможно, растеряла любовь, жизнерадостность – стало быть, ей

предстоит вновь этому учиться. И терпению, и любви, и не судить

строго ни своих, ни чужих. Каждый пришел за личным уроком в

эту жизнь, чтобы реализоваться наиполнейшим образом.

 

Интересно, за каким уроком я пришел в этот мир? Вопрос был

легко прочитан на моем лице.

– Да за радостью, за любовью. Может, у тебя в имени читается

задача. Понимание Промысла Божьего за гранью разумения. – Он

глубоко вздохнул. – Думаешь, друг мой, мне были известны бо-

жьи планы про меня? Но я просто делал работу, резал дерево,

долбил камень до тех пора, пока внутри меня что-то засаднило,

затрепетало, охватило… и уже мои руки стали инструментом во

славу Господа. Может, Он воспользовался руками художника, что-

бы тот запечатлел его в доступном для постижения образе? Это

я понял много позже: ведь поначалу работал для себя – хотелось

показать мастерство, хотелось его отточить, хотелось поразить фи-

лигранностью исполнения. Вольно или невольно творил виденное,

запавшее в душу, в голову, оттого наделял своих мадонн чертами

дорогих моих женщин. Творец загружал меня работой: росло ко-

личество заказов, росли мои мастерские, достаток. Я гордился ис-

полненными заказами, своими работами, пока в какой-то момент

вдруг понял, что сам, мои руки – это только инструмент для Госпо-

да. Это он творил моими руками. И работы были Его. Только тог-

да рождались алтари, благословенные на существование в веках.

В смутное время крестьянской войны, реформации многим рабо-

там суждено было погибнуть от ярости и тех, кто были совершен-

но равнодушными к красоте, лишенными духовного восприятия,

и тех, кто прежде склонял перед ними же колена и головы. Проте-

 

стантизм отверг почитание Богородицы. И это то, что я не принял

в Реформации, хотя многое другое поддержал. Я-то знаю – это Она

Заступница остановила занесенный над моей головой меч, спасла

от гибели. Именно Ее образ усмирял чудовищные боли от пыток.

Я ведь когда работал над образом для Алтаря Марии, вдруг среди

черт лица земной любимой женщины увидел лик Небесной Ма-

тери-страдалицы, и понял тогда, что Сын Божий водил моими ру-

ками, проявляя эти черты Его Матери. Без сомнения она – символ

Вселенской Любви. И для меня знак Его милосердия к нам греш-

ным, что Алтарь сохранился.

 

Как взволновал разговор с Мастером! Невероятный подарок

судьбы. Мало было просто видеть его творения, читать о его судь-

бе скупо оставленные в истории страницы биографии. А тут вдруг

приоткрылся его огромный, непостижимый внутренний мир. Я был

готов слушать бесконечно.

 

– А тебе знакомы мои соседи по памятнику? Мы тут собра-

лись – скульптор, художник и поэт, почитаемые потомками, объ-

единенные ими, но не из одного времени. Встретиться довелось

только здесь – у резиденции вюрцбургских епископов. – Рименш-

нейдер кивнул вправо. – Позволь представить – миннезингер Валь-

тер фон дер Фогельвейде, яркий выразитель умонастроений обще-

ства на рубеже 12-13 веков. За три века до меня он пользовался

большим уважением среди учеников и подражателей, воспевая не-

зависимость Германии и религиозную, и политическую от папской

Италии. А по левую сторону от меня – художник Маттиас Грюне-

вальд, мой современник, даже почти ровесник. Он написал немало

прекрасных картин, тоже работал над алтарями, большей частью

на службе у архиепископа Майнского. Только вот ни его, ни его

шедевра Изенгеймского алтаря увидеть тогда не довелось. И вооб-

ще его считают самой неразгаданной личностью нашего века, а его

картины – редчайшая ценность в музеях мира. Так случилось, что

Грюневальд был затерян в столетиях и открыли его вновь только в

 

конце 19 века. Конечно, мы тут не случайно собравшиеся, но, ах,

как было бы замечательно, если бы рядом сидели мои духовные со-

ратники – Файт Штосс и Альбрехт Дюрер. Судьба одарила нас воз-

можностью встречи. Дала почувствовать присутствие и участие в

жизни друг друга. Мы словно пришли из одного места, собранные

и посланные Промыслом. Мы мыслили одинаково, одними обра-

зами, постоянно обращаясь к сокровенной духовной жизни чело-

века. Работы, вдохновляемые Творцом, выполняли единую задачу

нашего времени – нести свет, будить сумеречные души, заставлять

их почувствовать трепет непонятного для них состояния воспаре-

ния над суетной жизнью, дать раскрыться душе перед постижени-

ем жизни вечной. К созданным нами образам бесчисленное мно-

жество людей могло обратиться с молитвой и почитанием, находя

в них утешение и поддержку в душевной смуте, в страданиях.

 

Мастер запрокинул голову, провожая взглядом уплывающее в сто-

рону цитадели перистое облако, похожее на распластавшуюся птицу.

– Мы трое, похоже, из одной духовной семьи. И огромная хвала

Создателю, что нам довелось встретиться. Да может, и Анна моя

тоже была из этой семьи. Ведь каждый из нас пришел в этот мир

для решения общей задачи: кому-то внести в эту дисгармоничную,

накаленную религиозными распрями атмосферу толику света, ра-

дость душам, возможность осветить им дорогу к единому источни-

ку Жизни, а другому – помогать ему, наполнив любовью его жизнь,

чтобы тот полнее мог реализовать дарованный свыше талант.

– Анна первая или вторая?

 

Мастер улыбнулся каким-то своим воспоминаниям, а я усты-

дился своего любопытства.

 

– Вам из вашего настоящего наше время видится достаточно

мрачноватым: восстание, войны, чума, холера, угнетаемый, мало-

просвещенный народ. Однако это был период высокого духовного

подъема и расцвета гуманизма, светских наук, нашей культуры.

 

Его потом окрестили временем Северного Возрождения, немец-

ким Ренессансом. Соединение искусства, политики и религии во-

круг таких личностей, как Дюрер, Кранах, Спалатин, Лютер и

Фридрих Мудрый, положило тогда начало организованному рели-

гиозному диссидентству, которое стало немецкой Реформацией.

Главное место занимали вопросы религиозного совершенствова-

ния, обновления католической церкви и ее учения. Посланцев,

принявших участие в расцвете немецкого Ренессанса, было не-

мало. Это художники, мыслители, музыканты, поэты – Кранахи,

Мартин Лютер, Эразм Роттердамский, Иоганн Рейхлин, Сакс,

Ганс Гольбейн (Младший), Альбрехт Альтдорфер, Петер Фишер

и другие. Все названы достоянием нации. Однако кем бы мы ни

были, какой национальности – мы всего лишь дети единого Твор-

ца. И это наш духовный брат гениальный Альбрехт Дюрер сделал

грандиозный прорыв от готики к Ренессансу. Его роль в истории не

только немецкого, но и мирового искусства настолько велика, что

молва с полным правом называет наше время «эпохой Дюрера».

Вместе с тем мало известно, что еще во время путешествия в Ита-

лию он был посвящен в эзотерическое учение гильдии живопис-

цев. И фантастические видения Апокалипсиса вскоре стали источ-

ником вдохновения его знаменитых гравюр. Он даже написал свой

автопортрет в образе посвященного с цветущим чертополохом в

руке. Этот гуманист стал одним из первых, чье искусство вышло

за пределы страны. В живописи, пожалуй, нет такого тончайше-

го оттенка, такого мягчайшего перехода, такого резкого контраста,

какой был бы недоступен Дюреру. Его зарисовка обычного куска

дерна у обочины, акварель, стала первым натюрмортом в истории

искусства. Ведь до него никто не смотрел на камень или пучок тра-

вы, используя тот метод зрительного восприятия, который сегодня

кажется нам вполне обычным. В его гравюрах – совершеннейшая

виртуозность штриха, необычайное, невиданное прежде богатство

светотени. Материал и инструмент так покорны мастеру, что ка-

жется, будто искусство гравюры перешагнуло пределы своих воз-

можностей, обретая живописность. Какие яркие, запоминающиеся

 

образы наших современников он оставил. Это его признали круп-

нейшим европейским мастером ксилографии, поднявшим ее на

уровень настоящего искусства. Это Дюрера теоретические тракта-

ты, практическое руководство по изобразительному и декоратив-

но-прикладному искусству стали потом основой руководства по

обучению живописи. И он же, кроме всего прочего, оставил замет-

ный след в военно-инженерном искусстве. Именно Альбрехт пер-

вым из европейских художников написал автобиографию. Жаль,

что болезнь не оставила ему времени на осуществление гранди-

озной задумки – энциклопедии художника. А рядом с ним достой-

ное место занимает Файт Штосс. Этот универсальный мастер знал

секреты, как скульптуры, так и живописи, умело гравировал на

меди – потому границы между этими видами искусств в его твор-

честве временами стирались. Работы Штосса хотя и кажутся не-

которым полными пафоса, но они всегда реалистичны в деталях.

Они передают религиозные мотивы в динамике, не превзойденной

ни одним скульптором его времени. Этот удивительный человек,

беспокойный, даже строптивый, с характером авантюриста и не-

обыкновенной смекалки, прожил жизнь полную приключений.

В его судьбе были такие взлеты и падения, что кого-то могли запро-

сто сломить. Но Штосс после тюрьмы, клеймения, позора, судили-

ща сумел получить от императора восстановление в гражданских

правах. Он продолжал создавать замечательные работы, успешно

торговать ими, причем многократно увеличив свое состояние и

прославившись далеко за пределами Нюрнберга, страны. Штосс

был старше и меня, и Дюрера, но пережил нас, дожив до глубокой

старости, ослепнув за несколько лет до смерти.

 

Рименшнейдер, вспомнив Дюрера и Штосса, погрузился в глу-

бокое раздумье. А я смотрел на этого гениального скульптора, рез-

чика по камню и дереву, добродушного великана, пожалуй, само-

го добродетельного и трагического жителя города Вюрцбурга. Он

был выше своих современников не только исполинским ростом, но

выше духовно своим внутренним миром.

 

 

Стиль его работ – смешение готических и ренессансных черт:

тяжеловесной простоты и яркого проявления чувств, настроений,

мыслей, хрупкая изысканность готических орнаментов и глубокая

внутренняя значительность человеческих образов. Все окраше-

но грустной мечтательностью, лишено экзальтации. Вообще его

работы настраивают на созерцание, призывают к неспешным раз-

мышлениям о сути жизни, месте в ней, воспринимаются как показ

серьезного личного благочестия. По духовной наполненности соз-

данные Мастером алтари высоко поднимаются над средним уров-

нем множества сохранившихся немецких резных алтарей.

Только посвященный и ясновидящий мог создать скульптуру Божь-

ей Матери с таким необыкновенно скорбным и прекрасным лицом, во-

истину возвышенным и исполненным вечной тайны. Невероятно, как

Мастеру удавалось такое соединение плоти и чистой духовности.

Что всегда поражает во всех работах Рименшнейдера – это за-

мечательное мастерство резьбы. Его деревянные скульптуры от-

личаются удивительно пластичными чертами лиц, часто с отстра-

ненным выражением, а также тщательно исполненными деталями

одежды. Он мог только за счет тонкой моделировки поверхности

добиться необыкновенной выразительности пластики, не нуждаю-

щейся в поддержке живописи. Это было его принципиально новое

решение отказаться от раскраски скульптуры.

 

Эти трое гигантов средневековья удивительным образом про-

являли каждый свой темперамент в творческом почерке, манере

исполнения, в филигранности резьбы, в фактуре мазка, в рисунке,

в цветовом и композиционном решениях картины, скульптуры. Так

и вижу их рядом: холерика Штосса, сангвиника Дюрера и флегма-

тика Рименшнейдера.

 

Откуда возникли легенды, что Скульптору Рименшнейдеру во

время пыток в крепости Мариенберг переломали руки? И будто

вышел он совсем сломленным человеком? Наверное, это могло бы

объяснить, почему более значительного он потом уже не создал.

 

Только главное понять, что Господь не допустил бы такой рас-

правы над Его Мастером. Вопреки существующему мифу, в ко-

тором некий скульптор создал неземной красоты фигуру и после

того властитель велел отрубить ему руки, чтобы никогда больше и

ни для кого он не смог бы повторить такой красоты.

Тильман Рименшнейдер – Мастер от Бога, создавший Алтари

Марии и крови Господней, был под покровительством Высших

сил, которые уберегли его в этой жуткой мясорубке крестьянского

восстания.

 

Реформация расшатывала столпы католицизма, неся с собой

отрицание католических канонов, отрицание предметов искусства

в церквях, отрицание божественной ипостаси Богородицы. Нена-

висть клокочущей рекой пробила дамбу разума, ввергнув в пучину

вандализма и беспредела. Говорят, чтобы увидеть и начать путь на-

верх, нужно прежде достичь дна, чтобы оттолкнуться.

В муках распространялся протестантизм, но и в муках прохо-

дил чистилище католицизм. Это только кажется, что можно при-

близиться к пониманию Промысла Бога. И после жутких событий

того времени продолжалось развитие церковного искусства. Ведь

христианская церковь внесла в живопись, скульптуру, музыку со-

вершенно особое содержание, подчиненное высшей цели, – вос-

петь христианского Бога, подвиги апостолов, святых, евангелистов.

 

Уже через два года после возвращения из казематов крепости

Мастеру вновь довелось заниматься восстановлением алтаря для

монастыря бенедиктинок в Китцингене. Но уже больших заказов

не было, и новых шедевров не создавал. Вряд ли дело было в воз-

расте, ведь Штосс, будучи гораздо старше, продолжал успешно

творить и заниматься торговлей.

Может, пришло время Мастеру для его покоя или иссяк его твор-

ческий потенциал. Или в творчестве он реализовал уже свою не-

повторимость и уникальность. Все, что было отпущено, – вырабо-

тано, созданы алтари, обессмертившие его имя. Тем реальными

 

и долговременными становятся творения, чем больше духовной

энергии вносится в их создание. Созданные по Промыслу, они и

сохранились в веках по Промыслу.

Рименшнейдер не подписывал свои работы. Это Альбрехт Дю-

рер позже начал первым ставить инициалы на картинах. Подписы-

вать же работы, предназначенные для церкви, вообще считалось

нескромным.

Около тридцати лет скульптор работал в Вюрцбурге, в районе

Ротенбурга-на-Таубере, в окрестных городках и селах. Он создавал

алтари, надгробья, скульптуры для порталов храмов. К сожалению,

многие его работы канули в Лету, да и сам Мастер на три века по-

пал в забвение. Его творчество открыли лишь в девятнадцатом веке,

когда обнаружили при раскопках соборного кладбища надгробную

плиту, изготовленную Йоргом Рименшнейдером, его сыном.

Сейчас об этом гениальном средневековом скульпторе, его

уникальных работах пишут достаточно много. Пишут даже, что

Рименшнейдер примкнул к крестьянскому восстанию из-за сочув-

ствия идеям Лютера

Не думаю, что это так. Да, он был недоволен управлением князя-

епископа, выступил на стороне восставших крестьян, но религиоз-

ных реформаторских идей не поддерживал.

Он оставался католиком. И был похоронен на католическом клад-

бище и на надгробной плите изображен с четками в руке. А еще в

надгробной надписи отмечено, что он умер в день святого Килиа-

на – покровителя города Вюрцбурга.

 

– Позвольте заметить, уважаемый мастер, – рискнул я прервать

его молчание, – как нам преподносит история: северный гуманизм

достаточно скоро уступил место реформации, которая взбудоражи-

ла общество ожесточенной социальной борьбой и привела к про-

тестантизму.

 

Тень прошла по лицу скульптора. Стало явно – какой нелегкой

темы коснулся разговор. Я действительно интересовался средне-

 

вековой историей, много читал разной литературы. Честно скажу,

на многие вопросы так и не нашел до сих пор приемлемого ответа.

Я не решался продолжить тему. Но Тильман Рименшнейдер реши-

тельно тряхнул головой:

– Мы жили в это время. Глубочайшие социальные конфлик-

ты. Я католик, я столько работал для славы церкви. Но и мне

было видно, что недовольство церковью разделяли практически

все сословия. Крестьян разоряла церковная десятина, и они жела-

ли освобождения от налогов, податей, крепостного права, хотели

получить землю. Церковь расширяла свои земельные владения в

городах, угрожая превратить горожан в пожизненных должников.

Продукция ремесленников не могла конкурировать с продукцией

монастырей, которая не облагалась налогом. Многие состоятель-

ные горожане не собирались отказываться от христианства, но они

не желали оплачивать дорогие праздничные богослужения и пла-

тить церковные подати. Рыцари хотели получить церковные день-

ги и отвергнуть власть епископов-фюрстов князей. Все это, а так-

же огромные суммы денег, которые Ватикан вывозил из Германии,

усиливало ненависть к католической церкви с ее бесконечными

поборами, вымогательствами и непристойным поведением духо-

венства. Всем надоели сверх всякой меры навязываемые внешние

формы сакрального, когда смыслы таинства затерты и заболтаны

лицемерами. Всем хотелось новой религии, которая бы отличалась

от прежней простотой и дешевизной, а не строила величавые со-

боры и проводила пышные церковные службы. Люди с пробужден-

ным рассудком и мирским мировоззрением становились крити-

чески настроенными к католической церкви. И тогда Мартин Лю-

тер, христианский богослов, с огненным темпераментом опытно-

го проповедника, ясно понимающий всю сложность и опасность

церковно-политической ситуации, предложил идею «духовного

мятежа», то есть мирного пути Реформации. Вот только она не

получила широкой поддержки среди всколыхнувшихся народных

масс. Все по-разному трактовали учение Лютера, исходя из своих

сословных интересов. Движение радикальной бюргерской группи-

 

ровки, сопровождающееся стихийными выступлениями народных

масс, требовало немедленных крутых преобразований, осуждало

католические мессы, одобряло ликвидацию монашеских обетов и

выход монахов из монастырей. Восставшее рыцарство, недоволь-

ное своим положением в империи, хотело подготовить немецкий

народ к такой войне, которая, возвысив рыцарство, сделала бы его

политической силой империи, свободной от римского влияния.

Крестьянские массы толковали идеи Реформации как призыв к

социальным преобразованиям, мятежу и перевороту. И зачастую

все сопровождалось погромами храмов. Как больно было видеть

обугленные алтари, разбитые и сожженные скульптуры Спасителя,

Богородицы, святых, разбитые надгробья. Как Господь попустил

такое? Полагаю, в этом тоже был Промысел, как и в спасении мно-

гих храмов, алтарей. Протестный дух свободной критики заставил

по-другому взглянуть на происходящее в жизни, на религию. Ви-

димо, этот назревший гнойник пришло время вскрыть. И Лютер, по-

жалуй, был назначен сделать это. Он желал вернуть Церкви блеск,

утраченный ею из-за ослабления и неправедной жизни. Это он

расширил для всех пространство евангельских смыслов и текстов.

Его Тезисы задали мощный посыл. А еще Лютер хотел, чтобы

эта духовная война была за кристальную чистоту христианского

учения, за очищение человеческих представлений о сакральном,

за право каждого христианина читать Библию на родном языке,

толковать и проповедовать Слово Божье.

 

– Реформация – колыбель протестантизма.

– Да. Протестантизм возник в католицизме именно как протест.

Протест против нововведений, многих излишеств, чрезмерности.

Тут и индульгенции, инквизиции, примат папы римского, запреще-

ние мирянам читать Библию и много чего другого. Многие рефор-

маторы, наверное, из искренних побуждений намеревались отсечь

и устранить эти искажения и чрезмерности. Только, увы, сами тоже

в борьбе с католическими крайностями впадали в крайности про-

тивоположные: отказ от исповеди, целибата, непочтительное от-

 

ношение к Деве Марии. А созданием учения о «всеобщем священ-

стве» протестантизм вообще позволил каждому читать и толковать

Библию на свое усмотрение, получив в итоге массу течений и рас-

колов. Да, они искали Бога, но не в смирении, а скорее, мнили себя

этакими новыми Апостолами, дерзнувшими строить новую цер-

ковь, выступившие против церковников, распространенного

быто-

вого безверия, атеизма, набиравшего силу в просвещенной среде

гуманистов-интеллектуалов. Но «духовная война» была подмята

«телесным мятежом», развернувшимся бюргерским движением и

стихийными выступлениями народных масс. Все требовали ради-

кальных преобразований, часто при этом громили католические

храмы. Восстание отличалось необузданностью, большой жесто-

костью, только жестока была и расправа с крестьянами. Против

них соединились все высшие классы, причем различных верои-

споведаний. И Лютер тоже очень резко выступил против мятежни-

ков. Отдельные отряды крестьян легко разбивались княжескими

ландскнехтами и рыцарями. Неуправляемая стихия, перемешав-

шая ненависть, отчаяние, насилие, зло, меркантильность, эгоизм,

тщеславие, подняла все на дыбы, коснулась всех. Я и другие члены

городского совета Вюрцбурга

приняли сторону восставших и по-

платились за это. Крестьяне, путавшие духовную свободу «еванге-

листов» с личным освобождением, были разгромлены. Католицизм

же сохранил очаги влияния, позднее усиленные контрреформаци-

ей. Очень нелегко было разобраться в сложившейся обстановке:

реформация – Лютер – гуманисты – евангелисты. Гуманисты, сле-

довавшие идеям Эразма, защищавшего право свободной воли, рас-

ходились во взглядах с реформатором Лютером. И между самими

лютеранами велась бесконечная полемика. Мой сын, скульптор

Ханс, приезжая из Нюрнберга, рассказывал, что Реформация там

победила даже не в той форме, которую провозглашал Лютер, а

последовала за швейцарцем Ульрихом Цвингли. И городской со-

вет приказал распустить все монастыри, а их имущество передать

на социальные нужды горожан, объявил идолопоклонничеством

почитание святых и Девы Марии. Служба в ставших протестант-

 

скими храмах с той поры проводилась на немецком языке. Само

религиозное искусство вообще с началом Реформации попало под

запрет. Евангелический проповедник Осиандер требовал уничто-

жить скульптуры, картины, алтари, как предметы культа, считая

их идолами. Однако шедевры готики и ренессанса от уничтожения

спасло то, что против Осиандера восстал Лютер. Имперский город

Нюрнберг стал одним из первых немецких городов, который в год

восстания провел религиозный диспут и без иконоборчества при-

ступил к Реформации, порвав с католицизмом и став протестант-

ским. А еще сын рассказал, что в полемике на стороне католиков

выступил настоятель кармелитского монастыря Андреас Штосс,

сын знаменитого резчика Файта Штосса. Удивительно, как скуль-

птор Штосс в самый разгар Реформации создал один без посто-

ронней помощи всего за три года «Рождественский алтарь» для

кармелитской церкви в Нюрнберге. Несколькими годами позже

его сын, уже будучи настоятелем кармелитского монастыря в Бам-

берге, перевез этот алтарь из протестантского Нюрнберга. И вот

ныне шедевр Штосса соседствует с исполненной мной гробницей

императора Генриха II и императрицы Кунигунды в Бамбергском

имперском соборе. И это радует нас обоих.

 

Мастер Тильман так живо описывал свое время и события про-

исходящие, что было видно, как много он думал над этим, как ста-

рался дать объективную оценку всему случившемуся.

 

– А вообще-то из нас троих сторону Реформации принял реши-

тельно Альбрехт Дюрер, примкнув к кружку нюрнбергских рефор-

маторов и поддерживая отношения с видными деятелями движе-

ния. Ему, правда, не суждено было встретиться с Лютером, хотя он

выражал желание увековечить его в искусстве. Они соприкасались

друг с другом только своими работами, перепиской и кругом общих

друзей в Виттенберге и Нюрнберге. Дюрер был благодарен Люте-

ру за поддержку, когда он пребывал в депрессии после смерти ма-

тери и безденежного года на службе у императора Максимилиана.

 

Альбрехт разделял взгляды «иконоборцев», выступавших против

обожествления «чудотворных» изображений, однако не настаивал

на том, чтобы произведения искусства были удалены из церквей.

Все же религиозные и политические потрясения коснулись и бли-

жайших сотрудников художника. Три его ученика были обвинены

в безбожии, изгнаны из Нюрнберга, а его коллега – лучший резчик

был заключен в тюрьму из-за связи с восставшими крестьянами.

В последние годы жизни наш собрат Альбрехт подверг переоцен-

ке роль искусства в религии. Тогда уже начали формироваться но-

вые жанры: пейзаж, натюрморт, жанровая живопись. Да, Дюрер

оставил после себя огромное художественное наследство. Но ни

одного наследника не оставил после себя его род. У троих уцелев-

ших из восемнадцати детей так и не случилось потомства.

 

Рименшнейдер глубоко вздохнул, отодвинул в сторону верстак-

подставку с незаконченной фигурой, стал разминать затекшую

правую ногу. Рядом с ним художник в который раз начал устало

разглядывать готовую картину, а поэт, подхватив спустившийся в

чашу фонтана плащ, снова подперев щеку рукой, задремал в ожи-

дании рифмы.

Мимо шли посетители в епископский дворец. Иные задержи-

вались у фонтана, чтобы сфотографировать увековеченных самых

достойных горожан Вюрцбурга. Многие делали селфи, стараясь

как можно полнее вместить в кадр и фонтан, и резиденцию. У не-

которых вызывала недоумение или легкое раздражение моя застыв-

шая у ног скульптора фигура.

 

Мастер вновь поудобней устроился за работой.

– Вот смотрю на вас, людей другого времени, и замечаю: как

же суета правит вашей жизнью, не позволяет оставаться наедине

самим с собой. Вы не стремитесь к осмыслению жизни, к тому,

чтобы наполнять ее важным для духа содержанием, вы погрязаете

в ничегонеделании. Пустое времяпровождение сродни пустоте ха-

оса. Вы тонете в бездействии…

 

– О! Мастер! Бездействие – это же одно из главных понятий ки-

тайской философии даосизма, когда совершенномудрый человек

поступает сообразно с естественным порядком вещей, не пытаясь

его изменить. Он не тратит свою энергию на действия, которые не

способствуют самосовершенствованию.

– Да, друг мой, подобное миробытие характерно только для

людей просветленных, ум которых мягок и дисциплинирован, и

полностью подчинен именно самосовершенствованию, глубин-

ной природе человека. Для них бездействие – не пассивное су-

ществование, потому что есть потребность в творчестве, в сози-

дании чего-либо. А рядового обывателя принцип недеяния лишь

самовлюбленно успокаивает, поскольку устраняет необходимость

предпринимать что бы то ни было. Для таких слабых людей неде-

яние – это способ уклониться от ответственности. Ведь тогда лег-

че возложить ответственность за то, что происходит, на других:

на людей, внешние силы, обстоятельства, естественные события.

Короче говоря, на что угодно и кого угодно, только бы не на себя.

Им такое толкование весьма привлекательно: не действуй, ибо дей-

ствие создает проблемы. Только ведь кто отдает предпочтение беспре-

станному бездействию, тем самым выключает себя из круговорота

жизни, защищает отсутствие движения, перемен. Совершает преда-

тельство своей истинной природы, соглашается с ущербностью, зада-

ваемой обществом. Знаем же, неподвижная вода становится стоячей.

Да, нам нужно время для отдыха и размышлений. Спокойствие

дает нам возможность понять наш путь и восстановить тело и

разум для разрешения проблем, с которыми мы сталкиваемся. Но

для того, чтобы понять, когда и как действовать в соответствии с

нашим путем в той или иной ситуации, необходимо осознанное и

непрерывное усердие. И оно никак не тождественно суете, которая

создает напряжение, истощение, забирает время и энергию и уво-

дит человека с пути.

 

Я не нашел что ответить. Он прав. Мне самому не хватает осоз-

нанного и непрерывного усердия, не хватает ученичества.

 

 

– Видишь, привычное дело, – усмехнулся мастер, – нас не-

пременно снимают туристы, гости города на память. А чувство,

словно принимаю участие статистом в каком-то давно надоев-

шем спектакле. Минутное совместное присутствие в кадре, а у

них уже следующие желания бегом снимать резиденцию, бегом

в парк…

– Вы правы, мастер Рименшнейдер! Раньше до начала этого циф-

рового тысячелетия также делали многочисленные снимки фотоап-

паратами, камерами. Потом, и это был труд, – проявляли, печатали,

делали альбомы. Любовались снимками, на стандартных пленках

было по 24 или 36 кадров. А сейчас сотни фотографий. И нет осо-

бого труда освободить свои цифровые аппараты от многочисленной

дублирующей информации. Причем, иные, похоже, так и не возвра-

щаются к внимательному просмотру этих фото, торопливо пересы-

лая их своим друзьям или выставляя эти фото в социальных сетях

интернета – как отметку сделали: мол, были-видели-приобщились.

Да я и сам этим так же грешу. Как впрочем, и грешу на суету, якобы

мешающую побыть один на один с раздумьями…

 

– Что же, рад был вниманию ко мне, моему творчеству. Мы еще

непременно встретимся с тобой, коль скоро мысли твои заняты

схожими с моими размышлениями. Кто знает, будут ли эти встречи

в снах, фантазиях… или еще раз на Францисканергассе, – улыб-

нулся на прощание скульптор Рименшнейдер.

 

...............................................

 

Я сердечно простился с Мастером.

Ни из одной поездки еще не возвращался таким наполненным

информацией и желанием осмыслить каждое событие, каждую де-

таль, каждую фразу. Дорога до дома долгая. Будет над чем пораз-

мыслить, глядя на ленту автобана, петляющую между лесистыми

холмами Франконии, ныряющую в многочисленные туннели и

взмывающую на виадуки горной Тюрингии, разворачивающую

 

панорамой равнины Саксонии-Анхальт, пробивающуюся сквозь

неповторимые бранденбургские леса к Берлину.

 

Я возвращался со свидания с любимым Учителем – творцом вы-

дающихся вне времени произведений искусства – алтарей, скуль-

птур и надгробий.

Он, как и его современники-единомышленники Штосс, Дюрер

были членами одной духовной семьи, духовного братства, послан-

ные в мир нести гармонию в такое непростое ожесточенное поли-

тической и социальной борьбой время.

Сводила ли их судьба? Были ли они опорой друг для друга?

Одно можно сказать: задачу своего воплощения они исполнили.

Настоящие творцы – они создавали свои гениальные произведе-

ния, где чудесным образом превращали глубокие переживания и

предчувствия в зримые образы, во славу Небесного Творца, во сла-

ву красоты созданного Им мира.

Каждый из них открыл часть своего микрокосма, сделав ее до-

стоянием макрокосма, чтобы потом красоту внешнюю смог найти

внутри себя любой.

Сколько есть безупречных, отлично исполненных произведе-

ний искусства, которые радуют взгляд, и даже пробуждают жа-

жду к высокому, духовному, но не удовлетворяют ее, потому что

в них нет Тайны, сакрального Жизнетворения. Именно это было

в творениях высокого искусства трех титанов Средневековья. Ког-

да человек созидает во славу Создателя, он словно вносит свою

ноту в звучание высших сфер. Она, быть может, не слышна и не

видима теми, кто застывает у гениальных творений, но различаема

их сердцами. Она наполняет радостью и благоговением. Она да-

рит ощущение чистых высоких энергий от божественного присут-

ствия, дает постичь гармонию, позволяет ощутить себя частичкой

мироздания.

И они: Дюрер, Рименшнейдер, Штосс и Кранах, Грюневальд,

Эразм Роттердамский, Сакс – по Германии, как и Леонардо, Ра-

фаэль, Микеланджело – по Италии, или Ян ван Эйк, Босх и Брей-

 

гель – в Нидерландах, были маяками, разбросанными по сред-

невековой Европе, из Единого Источника получающими энергии

любви и гармонии, чтобы потом на долгие столетия излучать свет,

культуру, просвещение, распространять новые формы сознания.

Их идеалом стала христианская любовь к ближнему и обожест-

вление Вселенной, природы. Работы, оставшиеся после них, сви-

детели их духовных воспарений, образцы высокого искусства суть

символического языка души, трансценденция Тайны.

 

Именно так все и было.

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

Глава 1. В Вюрцбург..........................................................................5

Глава 2. Цитадель Мариенберг.......................................................13

Глава 3. Ротенбург-над-Таубером...................................................25

Глава 4. Креглинген.........................................................................47

Глава 5. Бамберг...............................................................................61

Глава 6. Крестьянское восстание...................................................77

Глава 7. Встреча у фонтана «Франкония».....................................93

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Татьяна Валерьяновна Кайзер

 

Родилась в г. Ашхабаде (Туркмения), геофизик. С 1998 года живет в Берлине.

Член Международной гильдии писателей (МГП), Германия. Член франко-европейской литературной ассоциации (AFEL). Дипломант международных конкурсов.

Пишет религиозную и философскую лирику, прозу, стихи и сказки для детей. Имеет публикации в печатных изданиях Германии, Бельгии, России, Франции – 46 сборниках, 18 журналах, на 10 интернет-сайтах. Ряд ее работ переведен на немецкий язык. Автором изданы книги «Ljubomir Drevnjak», «Азбука Веры», «Рождественские истории», «Остаюсь благодарна судьбе», «Размышления».

 

https://www.tatjanakaiser.de

 

 

© Татьяна Кайзер

Францисканергассе 1, или чего могло не быть...

www.tatjanakaiser.de

Verlag «STELLA»

Bundesstr. 52

72379 Hechingen

Deutschland

www.stella-verlag.com

Tel. +49 (0) 174 38 403 06

E-mail: tst1968@gmx.de

ISBN 978-3-95772-160-0