Ревность

 

    Рассвет застал Ревность в глубоком раздумье у трельяжа.

Трижды отражённый облик усталым видом напомнил о затянувшейся далеко за полночь вечеринке с приятелями. Как всегда, компанию для преферанса составили Подозрительность, Мстительность и Униженность. Непременно присутствовавшая соседка Раздражение играть не любила, но в разговорах охотно принимала участие.

   Для этих в общем-то малопривлекательных для кого чувств вечерний преферанс был прежде всего общением, потому как в процессе игры всеми активно обсуждались любые насущные темы, чего не получится при игре в вист, к примеру. А Ревность предпочитала преферанс всем остальным партиям ещё и потому, что никакая другая игра не заставляла так анализировать и просчитывать каждый шаг. Уж в этом-то она было гораздо успешнее других. И к тому же риск, азарт щекотали нервы. Время, на которое попросту не обращали внимания, пролетало быстро.

 

   Ревность не любила своё правое отражение в трельяже, неизменно вызывавшее глубокую досаду. Видно, неправильно свет падал, иначе откуда столько морщин у этого унылого помятого седеющего облика со следами от душевных переживаний, так часто мучительных и слёзных. Давно покинула радость, улыбка в этой стороне зеркала даже не появлялась.

   Тщеславие и амбициозность заставили Ревность вызывающе пристально взглянуть в зеркало прямо перед собой. Конечно, равнодушное время откладывало отпечаток на всё. Выпестованные обиды плотным покрывалом укутывали душу в гулкое одиночество. Пространство жизни забито разорванными клочьями всяких былых отношений. Слякотно там от невыплаканных, собранных в душевное болото слёз, неминуемо сопровождавших очередную измену, пусть бы даже и надуманную.

   Да разве не сама ли Ревность всякий раз выстраивала собственную судьбу? И так ли уж не сладостно было искать виноватых? Извечное повторение в веках в каком бы обличье не проявлялась – мужском или женском. И обличий у Ревности было множество: детская, подростковая, привитая, тираническая, истерическая, беспочвенная, слепая.

 

   Первое появление Ревности начиналось всегда одинаково – момент, когда сосок материнской груди вдруг перехватывали другие конкурирующие губы, или забирался волевым решением родительницы. Последовавшая ревностная обида заставляла включаться в борьбу за выживание – ближе к матери, как в древние времена – к очагу, к соплеменникам. Неосознанные слёзы детской ревности – ещё не каприз, но уже огорчительная эмоция от кажущейся несправедливости.

   А в пору взросления, когда пробуждаются гормоны, подростковая ревность шла уже рука об руку с соревновательным духом в борьбе за внимание и любовь. Быть может это излишний эгоцентризм из-за реакции на несправедливость, неумение выразить любовь, тревожность и чувство беспомощности?

   Как часто Ревность захватывала неуверенных в себе, с низкой самооценкой и вмешивалась в их отношения с друзьями и возлюбленными, провоцируя тщеславный эгоизм, считать, что ему принадлежат друг, предмет обожания, всеобщее внимание. Однако следом настигала и боязнь, что тот, к кому прикипаешь душой, может исчезнуть из отношений. А такое мучительное чувство заставляло неимоверно страдать. Особенно, если это первая влюблённость, первая сердечная привязанность. И как только утомлённые эгоистичной прилипчивостью хотели высвободиться или попросту переключить внимание на кого-то другого, других, – тут уж на Ревность накатывали растерянность, изумление от предательства. Как это не чувствовать себя любимой, быть отверженной? Да ей просто неуютно было без постоянных знаков любви и внимания, без подтверждения собственной исключительности и нужности партнёру. В обличье привитой ревности, опираясь на слухи, опыт измен близких и знакомых, она пыталась смягчить боль от распадающихся союзов рассуждениями, что «все одинаковы и одним миром мазаны».

 

   Раз за разом в мужском или женском обличье Ревность проходила испытания чувств, эмоций, тренировку выносливости от сомнений, вспыльчивости, недоверия. И вот ведь, будучи в женской ипостаси, она сильнее переживала эмоциональную измену в кругу боязни одиночества, низкой самооценки, треволнений. Бывало, такое состояние даже культивировалось.

   А вот в мужском обличье Ревность была непредсказуема, возникала спонтанно так же при заниженной самооценке и несостоятельности. Хотя порой собственная неверность охотно выставляла других такими же изменниками.

   Из набранного опыта Ревность хорошо знала, как степень доверия зависела от возраста психологической зрелости. Кто с достаточным жизненным багажом – менее склонны к ярким эмоциям и даже способны контролировать их, потому как уже набран опыт выстраивания отношений, познаны прелести совместной жизни, а любимое окружение воспринималось самым надёжным тылом, крепостью. У недостаточно зрелых благорасположение улетучивалось, если происходило неожиданное: кто-то или что-то становился между, влезал в отношения, оттягивал на себя интерес. Тут уж наступал черёд собственнической ревности, не желавшей мириться с предательством, предъявлявшей претензии на исключительное владение своей симпатией. Ревность стремилась помешать кому-то узурпировать важные для неё отношения.

   Она хорошо знала это ощущение – когда интерес к её внутреннему миру сменялся интересом к другим, и всё существо съёживалось от боли, пробуждая страх и гнев. Трепетное прежде сердце, нежащееся в любви и почитании, вдруг негодующим стуком отзывалось в висках, лютыми червями грызли сомнения. Мог ли эгоизм смириться с утратой чувства собственной уникальности, отказаться от желания безраздельно обладать другим? Взрывной коктейль из жестокой обиды, прогорклых чувств неуверенности в себе, злобы и обречённости превращал Ревность в трудно контролируемого, способного на месть, тирана. И она становилась истерической, готовой наломать сколько угодно дров от гнева и отчаяния, особенно в преддверии наступающей морщинистой, седой старости.

 

   Пристально вглядывалась в своё зеркальное отражение Ревность. Нередко бывало, что, изводя партнёра, вызывая у него чувство вины, изводила и себя, как мазохист, получая болезненное удовольствие даже от измены. Чтобы не быть разорванным изнутри отчаянием, чтобы упрятать, кажется, по-прежнему живые ещё и страстность, и нежные сердечные чувства, желание близости, Ревность начинала искать хоть какую-то отдушину. Она, всегда очень эмоциональная, чувствительная, с развитой интуицией, привыкшая быть в центре внимания, получать удовольствие, пробовала исступлённой старательностью занять себя какими-то бытовыми делами, процессом самовоспитания или перевоспитания окружающих. Но зачастую этому наступающему на пятки новому поколению со своими новыми заморочками, принципами, которому могла бы что рассказать и подсказать, некогда даже было прислушаться в их темпе жизни.

   Случающиеся вероломства, неверности приучали Ревность к тому, что «и другие живут во лжи измен», таков мир с изменниками-изменницами. Это постепенно приводило к тому, что всё внутри черствело, а хитрый изворотливым ум обрастал подушками безопасности – отговорками, чёрствостью, равнодушием, махровым эгоизмом, пофигизмом, чтобы не разъедали приступы уныния и горечь наблюдаемого равнодушия.

   Ей невыносима стала каторга души с постоянным ощущением угрозы взаимоотношениям. До слёз надоели обиды, тоска, унылость, гнёт подавленности, скорбь, держащие её во власти низкой самооценки. И она прибегала к антидепрессантам, алкоголю. Угасали прежде жгучие чувства обиды, ненависти, жажда мести. Испарялись и некогда заполнявшие душу до краёв слёзы отчаяния, обречённости, безысходности. Даже притуплялось стремление наказать обидчика чем угодно и как, хотя бы даже своим исчезновением из жизни.

   Что и говорить, Ревность была искусна причинять себе ещё больше зла, чем другим. Ирония-то как раз в том, что из-за страха она приближала то, чего боялась, из-за страха отвержения.

 

   Спать расхотелось. От нахлынувших размышлений не отмахнуться. Может подошла к некой черте, требующей паузы для осмысления, для каких-то выводов, быть может.

    В размышлениях о своём месте в жизни Ревность не одинока. Общество давно философствует над этим вопросом. Если половина литературы в социуме о любви, то две трети этой половины посвящены Ревности. Начиная со святых писаний, заканчивая исследованиями в областях психиатрии и психологии. Сколькими ревнивцами довелось обладать Ревности! Скольких свела с ума, вычеркнула из жизни! А сколько с её подачи прервали жизнь других! И у всех базовая эмоция – тревога! Тут и неуверенность в себе, и недоверие со стремлением контролировать свободу другого, и исключительные претензии на владение партнёром, с которым существует эмоциональная связь, и иррациональный страх его потери.

   Только ведь ни одна эмоция не бывает однозначно скверной. На ум пришло одно мудрое изречение: «В небольших количествах ревность можно сравнить со специей, которая делает блюда лучше. В избытке она невыносима, отравляет!».

   В этом красочном мире глупо делить только на чёрное и белое. Не так давно Ревность узнала даже о своей пятицветной палитре, начиная от белого цвета ревности, которая весьма полезна для отношений, до трагического фиолетового окраса – самой коварной, уводящей в совершенно иную реальность

   И тут Ревность озарила мысль о совсем другой её ипостаси? Той, где она была составляющая любви, увеличивала мудрость, с горячим усердием стремилась к духовному самосовершенствованию. Та другая ревностно заботилась о вечном, а не о тленном, была негневлива, снисходительна к недостаткам ближних. Именно там весь её страстный характер был обращён не на внешний, а на внутренний мир. Кем она овладевала, становился Ревнителем – усердным защитником и поборником истины, стремился к совершенствованию. Правда, она помнила и о том, как ревнительность Каина обернулась завистью. Да и у любого ревнителя какого-нибудь учения – легко оборачивалась гордыней духовной.

 

   Яркий солнечный луч отразился в левом зеркале трельяжа, добавив позолоты той её ипостаси, о которой часто и не вспоминала. Всё пространство зала залило солнечным светом. Ревность неожиданно для себя одарила улыбкой свои отражения в зеркалах.

   Что же бессонница оказалось полезной.... Не всё уж так и безнадёжно. И у её сторонников есть выбор не только между цветами Ревности, но и между полярными толкованиями её сути.

   Всякий всегда волен делать выбор. Выбор духовной свободы.